Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

Спали мы недолго, потому что уже на рассвете нас разбудило шлепанье белья в тазу, утренние звуки пробуждающегося скотного двора, в которых превалировали ослиный рев и колокольный звон. Тем не менее Тея проснулась бодрая и деятельная и первым делом принялась кормить мясом Калигулу, в то время как я отправился бродить по промозглым коридорам в поисках куска хлеба и кофе.

Из-за птицы путешествие наше затягивалось. Теперь Tee пришло в голову научить орла летать за приманкой. Лошадиная подкова с привязанными к ней петушиными или индюшачьими крылышками изображала птицу, ее цепляли к сыромятному ремню, а потом «вели» по воздуху, и орел, изготовившись, расправлял крылья и тоже, взмыв вверх, начинал преследовать добычу. В своем парении он решал задачи, сходные с задачами летчика — определить расстояние, использовать воздушные потоки. Маневры орла отличались сложностью — если маленькую птичку вспархивать в воздух и приземляться заставляет один лишь инстинкт, то орел, судя по всему, руководствуется в своих действиях подобием мыслительной работы. Наш Калигула то застывал, легкий, как пчелка, то, взмывая на немыслимую высоту, камнем падал оттуда или делал кульбиты, подхваченный воздушным течением. Полет его был, несомненно, прекрасен и царствен, и хотя главенствовал тут, естественно, инстинкт хищника, казалось, что и орлу доступна радость совершенного владения собственным телом и стремление ввысь, куда долетают одни лишь споры растений, эти низшие формы жизни, посланцы видов, не обладающих собственной индивидуальностью.

Чем дальше мы забирали к югу, тем гуще становилась небесная синева, а в долине Мехико она стала такой густой и сияющей, что было страшно дышать — казалось, эта синева как шелковым чехлом прикрывает что-то тяжелое, готовое вот-вот прорвать оболочку и рухнуть на землю, а наш орел, взмыв еще выше, полетит над равниной, туда, где горы нацелили в небо жерла своих вулканов, этих порождений преисподней, и красные в лучах закатного солнца конические вершины; он будет скользить в сатанинском своем парении там, куда устремляли ищущие взгляды жрецы-священнослужители доиспанских времен, алкая знак Альдебарана, сверкающего в центре небосвода, — наступит или нет новый жизненный цикл, а получив этот знак, возжигали костер на разверстой и выпотрошенной груди человеческой жертвы, верные же их адепты-язычники в костюмах богов или богов в птичьем обличье, крылатых змеев или орлов прыгали в пропасть, удерживаемые одним ремнем — voladores, летуны, как их называли. Развлечение это еще бытует на местных ярмарках, как бытуют и прочие черты, пережитки или измененные формы язычества. Вместо пирамид из черепов еще со следами крови или волос здесь в изобилии валяются трупы животных — собак, крыс; дохлые лошади и ослы лежат неубранные по сторонам дороги; человеческие останки выкапывают из могил и складывают в кучку, когда кончается срок аренды земельного участка, и повсюду свободно продаются гробы, формой своей так похожие на женскую фигуру, разных цветов — черные, белые, серые — и размеров, часто украшенные орнаментом под серебро. Нищие на паперти канючат подаяние, изображают немощь и тянут к прохожим свои язвы и обрубки, носильщики таскают на спине тяжести, а во время сиесты укладываются прямо на кучах мусора и лежат там подобно трупам, демонстрируя полное свое безразличие. И это абсолютное и откровенное приятие смерти, вписанной в красоту окружающего пейзажа, говорит о признании бренности непременным спутником и условием жизни, о покорном согласии с тем, что всякое величие и всякая гордость будут грубо сокрушены, попраны и уничтожены вместе со всеми прочими, кого они даже не коснулись.

Когда Калигула взмывал ввысь, я размышлял о странной его связи с древним злом, таящимся в недрах вулканических кратеров.

Правда, со взлетом дело пока что обстояло не так уж хорошо: орел все еще довольно неуклюже преследовал свою попорченную жарой осклизлую приманку. Вновь и вновь мы бросали ее птице, потому что только так могли ее расшевелить. Когда Тея неточно рассчитывала расстояние, ремень, проходя у меня под мышками, чуть не сбивал меня с ног. Тея мчалась смотреть, как орел будет терзать приманку, и делала мне знак, когда тянуть ремень обратно. Так постепенно орел приучался, поймав приманку, возвращаться на мой кулак. Каким бы пустынным ни было выбранное нами для тренировки место, вокруг вскоре собирались люди — пастухи и крестьяне в посконной одежде, в сандалиях с подошвами, подбитыми кусочками автомобильных шин. Их флегматичные лица выражали озабоченность, доказывающую, что увиденное они воспринимали крайне серьезно.