Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

— Давайте не будем отклоняться от темы, — сказала Мими.

Темные ноздри доктора обиженно дрогнули.

— Хорошо! Так вы готовы к инъекции или нет?

— Какого черта стала бы я тогда переться к вам в такой холод и темнотищу!

Он поднялся и поставил на газовую конфорку эмалированную кружку, которую тут же цепко, словно когтями, охватили неровные язычки пламени. Действуя с ленивой неспешностью человека, готовящего себе на завтрак яйцо всмятку, доктор бросил в кружку шприц, потом выудил его пинцетом, и приготовления были закончены.

— А если, предположим, мне понадобится дополнительная медицинская помощь, вы сможете мне ее оказать?

Он пожал плечами.

— Так что вы после этого за доктор, черт возьми! — Голос ее зазвенел. — Даже не обговорили со мной это условие! Может, вам плевать на тех, кому вы делаете эти свои инъекции? Думаете, пропади они пропадом, чихал я на них. Вы что, считаете все это игрушками? Думаете, им жизнь не дорога?

— Если такая помощь потребуется, я смогу вам ее оказать.

— Вы хотите сказать, если вам за это заплатят, — уточнил я. — Ну и сколько вы сдираете с пациента?

— Сотню долларов.

— А за пятьдесят не пойдет? — спросила Мими.

— Поищите кого-нибудь, согласного на пятьдесят.

Всем своим видом он демонстрировал безразличие. Non

euro [177] Зд.: Не берусь, не лечу (лат.). . Чего проще! Сказал — и гора с плеч. Спрятать шприц и ковырять в носу, размышляя о высоком.

Я посоветовал Мими не торговаться:

— Материальная сторона значения не имеет.

— Так вы хотите сделать инъекцию? Мне, как вы понимаете, все равно.

— Ты можешь еще передумать, Мими, — шепнул я ей на ухо.

— И что будет, если я передумаю? Куда деваться?

Я помог ей снять пальто с меховым воротником, и она взяла меня за руку, словно это мне предстоял сейчас укол шприца. И в тот момент, когда, обняв ее плечи, я вдруг остро ощутил ее волнение и захотел как-то выразить свое сочувствие, Мими расплакалась. Глаза мои увлажнились, и мы обнялись, словно и вправду были любовной парой.

Однако доктор дал нам понять, что время дорого. С печалью или досадой он наблюдал, как я утешаю девушку. Если раньше, приняв меня за ее любовника, он и испытал ко мне некоторую зависть, то в разыгравшейся сейчас сцене завидного было мало. А может, и было — он не знал.

Мими между тем решилась, протянула руку, и он вонзил в ее предплечье иглу, пустив по жилам показавшуюся мне очень густой жидкость. Он предупредил, что начнутся боли, похожие на родовые схватки, и ей лучше лечь. Плата составила пятнадцать долларов, которые она внесла сама, не желая в этом случае брать мои деньги. Правда, и у меня с финансами было туго. Ухаживание за Люси разоряло меня. Кое - что мне задолжал Фрейзер, но если бы он мог рассчитаться со мной, то и Мими прислал бы денег. Она не хотела беспокоить его этим — ведь он все еще копил на развод. А кроме того, это было в духе Фрейзера — отмежевываться от такого рода вещей. У него всегда находилось что-то серьезнее и важнее происходящего непосредственно рядом, перед его глазами, достойнее и благороднее. Это было его чертой, служившей Мими вечным поводом к злорадству и все же культивируемой в нем ею самой — как некая идиотская, но редкая особенность. Нельзя назвать его скупым — он просто отодвигал от себя какие-то сиюминутные вещи, словно те мешали ему направить свою щедрость по маршруту более значимому и долговременному.

Так или иначе, дома Мими легла в постель, проклиная доктора, поскольку снадобье уже начало действовать. Но схватки были, как она выражалась, «пустыми» и результата не давали. Ее сотрясала дрожь, она обливалась потом, скидывала одеяло, обнажая худые плечи и костлявые ключицы; детский лоб мучительно морщился, и она глядела на меня расширенными, горевшими синим огнем глазами.

— Ух, эта грязная сволочь, мошенник проклятый!

— Но, Мими, он же сказал, ничего страшного! Подожди!

— А что мне, черт возьми, остается, как не ждать! Накачали ядовитой дрянью! Да, здорово меня прихватило — кишки так и выворачивает! Паршивец, скотина безмозглая этот доктор! Ой!

Когда время от времени спазмы прекращались, она находила в себе силы шутить:

— Сидит там прочно, упрямец! А ведь, бывает, бабы все девять месяцев пластом лежат, чтобы сохранить ребенка, — по радио слышала. — И с внезапной серьезностью: — Только оставить все как есть я уже не могу после всей этой гадости. Его уже искалечили небось, отравили. А если и нет, все равно опасно рожать такого упрямого — вырастет преступником каким-нибудь… А вообще, знать бы наверняка, что будет громилой и задаст всем перцу, так можно и родить этого парня! Почему я говорю «парня»? Может, это девочка? Бедняжка! Одно слово — женщины. Они все-таки лучше, в них есть что - то настоящее, земное. Они ближе к природе. Поневоле. И естественного в них больше, и груди есть. И кровь свою они каждый месяц льют, и это им на пользу. А мужчины — они и созданы как пустышки! О-о! Дай мне руку, пожалуйста, Оги, ради всего святого!