Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

Но я не видел необходимости мыслить столь широко и делать существование невыносимым, сваливая в одну кучу все разрушительные и вопиющие несообразности и нелепости жизни, даже не пытаясь нащупать в ней нечто положительное и гуманное, необходимое, чтобы жить и выжить. А коли и великим суждено прийти в эту нашу пустую и душную, засиженную мухами харчевню, где в перерывах между шоу вовсю гремит радио, если и они тянут вместе с нами дурное пиво, так почему бы и нам не принять весь этот разброд и не признать несовершенство непременным условием жизни, не протереть глаза — а у меня они и без того зорки — и увидеть за всем этим красоту, а может, и различить черты божества?

— Ну а рассуждая о целесообразности, — сказал я Кайо, — разве нельзя допустить, что и в нашей путанице и неразберихе есть смысл?

— Не считывай смысл с киношного экрана, — отвечал он. — Усвоив эту истину, ты уже сделаешь первый шаг. Ты способен его сделать, если я правильно понимаю твой характер. Способен верить и не пугаться. Вот чего я никак не пойму, так это зачем тебе строить из себя пижона?

Мими услыхала, что мы разговариваем, и позвала меня. Я вернулся к ее постели.

— Что ему надо? — спросила она.

— Кайо?

— Да, Кайо.

— Мы просто беседовали.

— Обо мне? Если ты хоть словом ему проболтаешься, я убью тебя! Он только и ищет доводов в свою пользу, и, будь его воля, растоптал бы меня своими толстыми ножищами!

— Ты сама не умеешь хранить свои секреты, — заметил я с притворной небрежностью. Так или иначе, огрызаться и спорить было не время, и она только смерила меня взглядом со своей кровати из гнутых металлических прутьев с шишечками.

— Я могу говорить, а ты не должен.

— Успокойся, Мими, я ничего не буду говорить.

Тем не менее на следующий день мне пришлось попросить Кайо приглядеть за Мими, поскольку я не знал, как пойдут дела, и очень волновался за нее и на работе, и вечером, ^о время ужина в дубовом зале клуба Магнусов в центре города, на встрече, которая проводилась раз в месяц. Я звонил домой, но застал только Оуэнса, а тот, когда злился — а на Мими он был зол, — начинал говорить с таким густым уэльским акцентом, пробиться к смыслу через который было невозможно, так что разговор наш обернулся лишь пустой тратой монеток. После клуба Люси захотела потанцевать, но я сослался на усталость, симулировать которую мне не пришлось, и вырвался домой.

Мими припасла для меня хорошие новости. Она сидела в моей комнате в черно-белом костюме и с черной лентой в волосах.

— Я тут пораскинула мозгами, — сказала она. — Для начала задала себе вопрос: «Есть ли способы сделать это на законных основаниях?» Способов таких не много, но они имеются. Во-первых, можно обратиться к психиатру и убедить его, что ты со сдвигом. Рождение детей сумасшедшими матерями не приветствуется. Один раз я проделала подобный фортель, избавившись таким образом от судебного преследования, и в суде сохранился протокол. Но сейчас повторять это мне неохота. Можно зайти слишком далеко и переусердствовать. Я решила

к черту эту ерунду. Второй способ — медицинские показания. Если у тебя больное сердце или твоя жизнь под угрозой, тебе сделают аборт. Сегодня я пошла в клинику с жалобой, что, по всей вероятности, беременна, но менструации продолжаются. Какой-то мужик меня осмотрел и сказал, что подозревает у меня внематочную. Мне следует прийти повторно, и если диагноз подтвердится, может понадобиться операция.

Такой поворот чрезвычайно ее обрадовал. Она уже рассчитывала на него.

Я сказал:

— Ты что, в книгах рылась — искала симптомы внематочной, чтобы к ним заявиться?

— Нелепое предположение! Думаешь, у меня хватило бы духу? Разве можно вот так прийти, навешать лапшу на уши, и они это проглотят?

— Ну, обвести врачей вокруг пальца иногда все-таки удается, уверяю тебя. Однако это дело рискованное, Мими. Лучше не пытайся.

— Это не чистая выдумка. Они же сами так сказали. И кое-какие симптомы у меня и вправду имеются. И я не отступлю, пойду к этому мяснику.

Следующие несколько дней я не мог уделять ей много времени, по горло занятый ужинами и вечеринками. Виделись мы только поздно вечером или в половине седьмого утра, когда я спешил на работу, а она была слишком сонной для разговоров. Но и спросонок Мими понимала, чья рука ее будит, и бормотала:

— Ничего. Все в порядке. Не распускай нюни.

Надвигалась зима — конец декабря, хмурый и темный.

Как всегда опаздывая, я торопливо сбегал по ступеням в своих калошах, чтобы окунуться в туманное пасмурное утро, и устремлялся к трамвайной линии, когда мрак едва отступал, уползая через дырявое сито туч. В девять часов, завершив первый тур утренней суеты, я мог позволить себе завтрак в гадючнике у Мэри, где стены были обшиты жестью, кресла поломаны, а свет загораживала слишком громоздкая утварь.