Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

Я узнал от нее одну исключительно важную вещь: у всех стремящихся к такой любви судьба раздвоена. Даже если он просто пытается. Пожалуй, мне следовало бы знать это раньше. Да, следовало, и в какой-то степени я это знал, иначе Бабушка Лош, Эйнхорн или Ренлинги добились бы от меня большего. Но ярче всего это проявилось в Мими Вилларс, чье реальное тело являлось местом, где она восстанавливалась и совершенствовалась, предпочитая вместо себя пускать в обращение свидетельство о рождении, лицензию, диплом, удостоверяющие ее личность; у нее не было постоянной законной деятельности — в магазине, офисе или в семье, она не состояла членом какого-нибудь общества, полагаясь только на свою сильную волю, твердый ум и упрямство. Думаю, она осознала — и с какой, наверное, болью — несовместимость строгих убеждений и свойственной ей веры в любовь. Но прочность мировых предрассудков делала такое положение неизбежным. Это тоже была судьба, с которой приходилось уживаться, как и с сопутствующими ей ударами.

К концу лета мы стали неразлучными друзьями, хотя Тамбоу подозревал нечто большее. Но ничего не было, кроме игры его завистливого, хотя и не мстительного воображения, в основе которого лежал ни о чем не говорящий факт: иногда Мими забегала в мою комнату в нижней юбке, и то лишь потому, что жила на том же этаже. Это было просто соседство: она захаживала и к Кайо Обермарку — мы втроем делили чердачный этаж. И если здесь имелась толика провокации, то исключительно из-за привычки — так скрипач каждый раз по дороге на концерт кладет резиновый шарик в карман кашемирового пальто в качестве страховки от разных случайностей, ледяных горок и стальных рельсов. Нет, Мими приходила, чтобы стрельнуть сигаретку или залезть в шкаф, где хранила лишнюю одежду. Или просто поболтать.

Нам было о чем поговорить, ибо появилась еще одна связывающая нас тема — смуглый Сильвестр, пытавшийся сделать из Саймона коммуниста; когда-то я раздавал для него рекламные листки. Он так и не получил диплома — говорил, что все упиралось в деньги, намекал на многочисленные политические командировки, но, по слухам, просто засыпался на экзаменах. Так или иначе, жил он в Нью-Йорке и работал техником в метро, где-то в районе Сорок седьмой улицы. Вынужденное пребывание в темноте наложило на него свой отпечаток: кожа приобрела землистый оттенок, щеки обвисли, а под усталыми глазами — из-за постоянного напряжения от ярких рубиновых и зеленых кнопок в подземном офисе — образовались мешки, из-за чего он еще больше походил на турка; он сидел за кульманом, копировал чертежи, а в свободное время читал памфлеты. Из Коммунистической партии его исключили, как и Фрейзера, обвинив в «инфантильном ленинизме» и «троцкистском уклоне»; странные термины, но не менее странным было его предположение, будто я их понимаю. Теперь Сильвестр состоял в другой партии, троцкистской, по-прежнему оставаясь большевиком; он объявил, что никогда не отступал от принципов, не выходил из партии и ничего не делал без разрешения партийных руководителей. Даже возвращение в Чикаго якобы для того, чтобы повидаться с отцом — стариком, которого Бабуля звала Пекарем, — было особой миссией: ему следовало вступить в контакт с Фрейзером. Я сделал вывод, что Фрейзера вербуют в новую партию. Однажды я шел позади них по Пятьдесят седьмой улице. Сильвестр тащил большой портфель, глядя снизу вверх на Фрейзера, и говорил что-то со специфической основательностью политика, а тот смотрел по сторонам и изредка окидывал его холодным, безучастным взглядом, сложив руки за спиной.

Я также видел, как Сильвестр на лестнице нашего дома стоял с Мими. Оказалось, он ее зять — точнее, был им. Ее сестра Анна, вышедшая замуж в Нью-Йорке, ушла от него и подала на развод. Мне вспомнилось, как первая жена кидала в него камни, когда он пытался поговорить с ней; вспомнилось даже место, где я об этом услышал, мрачная атмосфера Милуоки-авеню — там мы с Джимми Клейном торговали бритвенными лезвиями и стеклорезами. Сильвестр просил Мими заступиться за него перед сестрой.

— Да пошел он к черту, — сказала мне Мими с обычной для нее резкостью. — Знала бы его раньше, отговорила бы сестру выходить замуж. От него одни неприятности. Не понимаю, как сестра могла прожить с ним целых два года. Молодые девушки делают ужасные вещи. Представь, каково с ним в постели — это желтое лицо и губы… Противный лягушонок! Надеюсь, теперь в ее постели окажется молодой и сильный портовый грузчик.