Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

— Послушай, ты, непроходимый тупица! Ты не знаешь, что такое негодование, — да это даже коровам известно! И что ты имеешь против слова «низкий»? Может, ты и свалке дашь высокую оценку? Кем ты хочешь быть, установкой для очистки сточных вод? Ну уж нет! Плохое — значит, плохое, но если тебе не противно, можешь с этой дрянью хоть целоваться.

Она выпалила мне прямо в лицо, что я мирюсь со злом, а иногда его даже не вижу, не подозреваю, сколько могил у меня под ногами, не испытываю отвращения, не проявляю твердости в борьбе с ужасными деяниями и не испытываю гнева, сталкиваясь с мошенничеством. Самый гнусный поступок — брать плату за то, что должно быть нежным единением тел и основой всех истинных жизненных принципов. И за это надо больше винить так называемых честных женщин, а не шлюх. Думаю, она так набросилась на меня, потому что я не был последовательным врагом подобных вещей, а только посмеивался над гибнущими из-за своей мягкости женщинами. Я был слишком снисходителен к ним, к их ласкам в постели — сначала пресным, а потом ядовитым: ведь они склонялись к всепобеждающей силе бархатных ковриков и занавесок, убивающих свет гардин и превращению авантюрного мужчины в придаток к обивочному материалу в спальне. Эти вещи не казались мне такими ужасными, как следовало. В разговоре на данную тему я представлялся Мими полным дураком, которого какая-нибудь паучиха тоже может поработить, запутать и парализовать. Она вырвала Фрейзера из этого. Он заслужил спасение.

Тут я осознал, как высоко она ценит мужской ум. Тем, кто не мог дышать в сложной атмосфере вдохновения и интеллектуального напряжения, она желала заурядной кончины в газовом облаке размеренного существования, офисного рабства, медленного отравления в магазине, неосознанного отчаяния в безнадежном браке или банальной обиды, которая неосознанно бередит сердце, выпуская ростки будущего гнева. У нее был высокий, безоговорочный критерий разумной деятельности, и она предпочитала, чтобы люди не путали эту деятельность со страданиями, пороками, криминальными наклонностями, извращениями или признаками безумия. Узнав ее ближе, я выяснил, что она тоже воровка — крадет одежду из универмага, и довольно давно: ей нравились хорошие вещи; ее даже как-то арестовали, но отпустили, наказав условно. Ее метод заключался в том, что она складывала платья в примерочной, перемежая их комбинациями и трусиками; избежать наказания ей удалось, убедив судебного психиатра, что у нее были деньги на покупку, но ее охватил приступ клептомании. Мими гордилась своей находчивостью и убеждала сделать то же самое, если меня схватят, — она знала про мой бизнес с книгами. Был еще один случай, им она не слишком гордилась. Примерно год назад, поздно вечером, Мими шла по Кимбарк - авеню; на нее напал грабитель и стал вырывать сумку; она с силой пнула его между ног, схватила выроненный пистолет и прострелила ему бедро. Этот случай она вспоминала с болью, и когда говорила о нем, руки ее тряслись, ей приходилось прятать их под пояс на талии — очень тонкой: Мими привлекала к ней внимание широкими поясами; вдобавок она так краснела, словно болела скарлатиной. Она пыталась навестить раненого грабителя в больнице, но ее не пустили.

— Бедняга, — говорила она; сожаление относилось и к ее бешеной поспешности, и к мужчине, ищущему в темном переулке жертву с опасной игрушкой в руках. Денег у жертвы может оказаться мало, и удовольствие от обладания ими скоро исчезнет, а вот заставить кого-то выполнять свои требования — это уже другое дело. Так же и женщина. Она не видит в грабителе труса, считая нападение грубым проявлением любовного желания заброшенного городского ребенка, о котором в детстве заботились меньше, чем звери о своих детенышах, — те хотя бы следуют собственной природе. Мими собиралась пойти в суд как свидетель и объяснить, почему выстрелила, однако не хотела платить судебные издержки, и потому пыталась все объяснить судье, но ей не дали. Юношу приговорили к пяти годам за вооруженное нападение, и теперь она посылала в тюрьму письма и посылки. Из сострадания, а не из-за боязни мщения.

В последнее время она вспоминала об этом спокойнее. Ведь у нее были для Фрейзера хорошие новости. Правда Мими намеревалась его помучить. Хотела, чтобы он поволновался или хотя бы поучился волноваться о ней, а не только о себе. Она не чувствовала себя с ним спокойной, их положение было неравным: Мими любила его больше, чем он мог любить ее или кого-то еще. Любовь не была его призванием. Она же переживала и волновалась из-за этого. Ведь она могла бы жить в пустыне ради любви и есть саранчу.