Лоренс Даррел - БУНТ АФРОДИТЫ NUNQUAM

Она говорит, что ей разрешили посещать меня, потому что мы как будто не сумасшедшие; мы всего лишь искалечены успокоительными таблетками. «А ты, как всегда, симулируешь». Но ведь если мне нравится быть сумасшедшим, это моё дело — врачи боятся шизофреников, потому что им дано читать мысли, потому что они умеют плести интриги и составлять заговоры. Они симулируют симуляцию. Но мне-то давно на это наплевать. Быстрей, люби меня, пока не родился ещё один человечек. Людей всё больше и больше, Бенедикта, и мир уже перенаселён; однако качество соответственно снижается. Нет никакого толка от обыкновенных людей — ничто, помноженное на ничто, так и будет ничто. Поцелуй. Глаза Марка, прекрасные серые глаза твоего покойного сына; мне едва хватает духу называть его и моим сыном тоже. (Что, если ты солгала мне, вот в чём вопрос.)

Марк, Иоанн, Матфей, Лука

Шли ко мне издалека,

А с ними бог Содома —

Садо — Задо — Поли — Гомо;

Захер — Мазох — мазохист —

Дай мне свой проклятый хлыст…

Пусть берут меня хоть сзади,

Но не быстро, бога ради!

Что мне вы? Я сам Разврат —

Проклят и проклятью рад. [3] Здесь и далее стихи в переводе А. Шараповой.

Ясность, Дряхлость. Прозорливость… ах, друг мой, что ты говоришь?

Естественно, я не теряю бдительности и, как ястреб, слежу за ней. Всамделишный ястреб? Она будет кормить меня ещё тёплыми кусочками полевых мышей, раздирая их тоненькими пальчиками. Она научит меня слетать к ней. Естественно, всё это дактилизировано, ибо принадлежит миновавшим эпохам; но они дали новую жизнь моим маленьким механизмам и вернули их мне (дай ребёнку погремушку!). Время от времени я воскрешаю что-нибудь, что Авель мог бы прежде оценить по достоинству. Кручу эти фрагменты и так и эдак, от них отдаёт правдой — какой бы условной она ни была; так она открывала синие-синие сонные глаза и говорила: «А ведь сексуальный акт по своей природе очень личный, даже если совершить его на тротуаре в час пик». На мой вопрос, зачем меня привезли сюда, она добавляла властно: «Начать сначала, обрести потерянную почву. Тебе нужно ещё многое понять — и я объясню. Ради бога, доверься мне на сей раз». Это так же загадочно, как её «помоги мне» в прошлом. Бенедикта, неужели мне вновь оставлять длинный бумажный след? [4] Имеется в виду игра в «зайца и собак», когда убегающие оставляют бумажный след. (Примечание переводчика.)

Предполагаю, что своим возрождением я обязан какой-нибудь поломке Авеля в последнюю минуту. Не могу поверить, будто меня держат здесь по другим соображениям. Никто не может меня заменить, а я в тюрьме не работаю. Всё это, естественно, лишь предположение; ведь мне никто ничего не говорит. Меня обласкали вниманием, обо мне заботятся, вернули почти все игрушки, и место для работы оборудовано, если на меня вдруг снизойдёт вдохновение. А я, естественно, сопротивляюсь задабриваниям, хотя это и нелегко; время тянется медленно. Признаю, что принял предложение поработать над бумагами Карадока главным образом из любопытства. Душеприказчикам требуется «внести в них порядок», что бы это ни значило. На самом деле такая постановка вопроса неуместна, ведь подобный материал именно своей бессистемностью и творит свой особый порядок. «Попытка ухватить изначальную идею, прежде чем она отправится топтать концептуальное поле подобно неуклюжей корове». Таким образом я убиваю время, пока время не убило меня.

А теперь, как я уже сказал, она вернулась, хотя понятия не имею, зачем и насколько; но она переменилась, непоправимо переменилась. Правда, у неё всё та же грация высокомачтовой шхуны и всё те же улыбки, проникающие в душу мужчины; всё тот же лукавый опасный взгляд. Болезнь, заключение, одиночество — не это ли сблизило нас? Возможно. Кстати, она теперь помогает мне с документами. Смерть малыша над нами, между нами, мы не говорим о ней, потому что не знаем, с чего начать. Каким бы неунывающим я ни был, это выбило из меня весь мой нарциссизм; то, что случилось, до сих пор не находит выхода в словах. Итак, я подвигаю бумагу, задумываюсь и позволяю моим настроениям нести меня в неведомые дали. Душеприказчикам всё равно, что я делаю с бумагами, лишь бы дело шло и к ним текли деньги. Но… нет наследников, которые могли бы чего-то требовать, так что комитет идиотов будет развлекаться идиотскими затеями: старики, пахнущие мылом и палёным волосом. Шерстистость у грызунов, контроль над рождаемостью у эльфов… вот так-то: как раз этого Карадок, если он вправду умер, терпеть не мог. (Я слышу вопли, они у меня записаны.)