Юй Хуа - Братья

Писака поглядел на Сун Гана в тачке и покачал головой. Потом он отошел в сторонку и позвонил Бритому Ли. Закончив разговор, Писака вернулся к тачке, и теперь перед ней молча застыли трое. Почти в три утра они наконец заметили спешащую к ним Линь Хун. Она шла по пустынным лючжэньским улицам — проходя мимо фонаря, вся озарялась светом, а потом снова погружалась во тьму, и так снова и снова. Линь Хун брела, низко свесив голову и обхватив себя руками за плечи, словно бы переходя из жизни в смерть и из смерти — в жизнь.

Доковыляв до ждущей ее троицы, она, прячась от их глаз, бочком проскользнула мимо тачки. Открывая дверь, Линь Хун обернулась и посмотрела на засыпанного листвой Сун Гана. Дверь распахнулась, впуская в темноту комнат, но она, не сдержавшись, наклонилась и стала обирать опавшие листья. Под ними открылось не лицо Сун Гана, а его повязка. Линь Хун упала на колени и пронзительно заревела. Дрожа всем телом, она сорвала повязку и увидела залитое луной, мирное лицо мужа. Рыдая, она принялась гладить и трясти его. Когда-то это лицо частенько освещалось улыбкой счастья. Еще недавно, на пути в Лючжэнь, оно было исполнено мечтаний и надежд. Сейчас, когда жизнь покинула его, оно стало холодно, как ночь.

То утро для Линь Хун было лишено каких-либо звуков. Когда грузчики положили Сун Гана на кровать, она осознала, что его тело разрезано надвое. Едва они взяли его за руки и за ноги, как оно почти сложилось пополам, а зад мазнул по цементному полу. Опавшие листья посыпались с него вниз. На постели тело Сун Гана легло прямо и ровно, пара листочков соскользнула на одеяло. Потом Писака и бывшие товарищи Сун Гана ушли. В поселке перед рассветом было тихо, как в гробу. Линь Хун села перед мужем и обняла себя за колени. Заливаясь слезами, она смотрела на мирно покоящееся тело и мирно лежащие листья. В голове у нее то царил полный беспорядок, а то все прояснялось. Беспорядок был черен и безлюден, как ночь. В моменты ясности она видела Сун Гана, который болтал, смеялся, шагал по дороге и с нежностью обнимал ее. Это была их сладкая тайна, в которую никто не мог проникнуть. Теперь двадцать лет их совместной жизни вдруг оборвались, и больше не будет никакого «вместе». Линь Хун казалось, что ее бьет озноб от пустоты и одиночества. Она раз за разом повторяла себе, что сама убила Сун Гана. За это она ненавидела себя. Ей хотелось вопить во весь голос, но она не кричала. Линь Хун молча выдернула волос и, зажав его между пальцами, с силой растянула. Волосок прорезал кожу, и свежая кровь закапала на руки. Она жалко смотрела на успокоившегося навеки Сун Гана и повторяла:

— Почему ты ушел?

Потом ее душу заполнила обида. Она вспомнила, какой одинокой и беспомощной чувствовала себя после его отъезда, как третировал ее Куряка Лю.

— Я о стольких унижениях тебе еще не рассказала, а ты сбежал… причитала она.

Следующим утром она получила письмо, что отправил ей Сун Ган перед смертью. Там было шесть страниц, и каждая строчка брала за душу. Сун Ган писал, что все эти годы он чувствовал себя очень счастливым и что он благодарен Линь Хун, сопровождавшей его по жизни. С тех самых пор, как сдали его легкие, он стал задумываться о разводе. Но ведь Линь Хун сказала ему: что бы ни случилось, она никогда его не бросит. Из-за этих самых слов ему и умереть не жалко. Он умолял Линь Хун простить его за самоубийство и не переживать за него. Он писал, что двадцать лет их совместной жизни были лучше двадцати лет с любой другой женщиной и что он доволен своей судьбой. Еще Сун Ган стыдливо признавался Линь Хун, что уехал, не простившись, чтоб заработать достаточно денег и обеспечить ей безбедную жизнь. Жаль, что он лишен этого таланта — привез только тридцать тысяч юаней (они лежат под подушкой). Сун Ган надеялся, что без такой обузы, как он, Линь Хун сможет жить по-человечески, с опорой на собственные силы. В конце он писал, что не испытывает ненависти к Бритому Ли и тем более к Линь Хун, да и к себе тоже; просто он решил уйти немного раньше. Он будет всегда следить за ней оттуда, из другого мира. Он верит, что однажды они непременно встретятся вновь и тогда их ничто не сможет разделить во веки вечные.

Линь Хун прочла письмо Сун Гана несколько раз, всякий раз проливая над ним слезы, так что вся бумага промокла. Потом она, рыдая, поднялась, сняла с мужа одежду и принялась обтирать его тело. Она заметила красноту на груди и испуганно вцепилась в полотенце. Спустившись от красной отечной груди вниз, Линь Хун наткнулась на воспалившиеся шрамы под ложечкой и задрожала всем телом. Промокнув слезы, она уставилась на его раны, но потом слезы опять замутили ее взгляд. Она опять вытерла глаза и еще раз внимательно осмотрела шрамы, но глаза вновь заполнились слезами. Линь Хун не знала, откуда взялись эти шрамы и с чем столкнулся Сун Ган в своих скитаниях. Она надолго застыла с полотенцем в руках, плача и качая головой в полной растерянности. Когда она достала из-под подушки аккуратно завернутые в старую газету деньги, то чуть не грохнулась в обморок. Ноги у нее подломились, и Линь Хун упала на колени перед кроватью. Глядя на рассыпавшиеся по простыням купюры, она наконец-то поняла. Складывая трясущимися руками деньги и вспоминая красные шрамы на теле мужа, она осознала, что каждая бумажка пропитана кровью Сун Гана.