Юй Хуа - Братья

Уездные госпиталя даже умудрились понавесить свою рекламу на велорикш. На красном пластиковом фоне красовались желтые иероглифы, а посередине была сделана дырка для головы, как в дождевике. У каждого рикши на спине и на груди было написано: «Вернем утраченную невинность. Операция успешна в 100 % случаев! 99,8 % остались довольны! 99,8 % в первую брачную ночь вновь видели кровь!»

Внезапная коммерциализация девственности только подлила масла в огонь конкурса. Деньги спонсоров и информационных партнеров стали стекаться на его счета, а сам он по-прежнему, не высыпаясь, обзванивал всех и вся в поисках новых желающих. Он целыми днями ревел в трубку охрипшим голосом: «Нельзя упускать возможность, шанса больше не будет, скорее, скорее, скорее…»

А Пиарщик Лю тем более работал, как вол. Он вроде как был долбаным пресс-секретарем Бритого Ли, но на деле выходило, что все дела приходилось разруливать именно ему. Ли не занимался ничем, кроме как рычал в трубку, словно душегуб, и выпрашивал деньги, как побирушка. Пиарщик давно перестал справляться в одиночку и каждый день нанимал себе подручных. Его кабинет тоже стал ему мал, и он все время занимал чужие, а в конце концов попросту снял себе отдельное здание и повесил на нем официальную табличку «Оргкомитет Первого всекитайского конкурса красоты среди девственниц». Для обеспечения секретности и беспристрастности Пиарщик попросил Бритого Ли позвонить уездному милицейскому начальству, и на посту перед зданием появилось двое вооруженных караульных. Работники комитета повесили себе на грудь бейджи с фото — без них в офис не пропускали.

Когда Бритый Ли прославился на всю страну, наш поселок стали звать Личжэнью, а теперь, благодаря конкурсу, — попросту Девичьим. В преддверии конкурса началось в бывшей Лючжэни большое строительство. Уездная управа решила привести в порядок все дома, что стояли при дорогах, и объявила по местному радио и телевидению, а также в спущенных по организациям директивах, что все стекла должны быть вымыты до блеска, чтобы их и вовсе не было заметно, что нужно перестать выбрасывать мусор в окно, особенно когда начнется конкурс, и что на это время следует прятать его под кровать. Нарушителей ждало суровое наказание. Кто выкидывал десять кило мусора, тот уплачивал штраф ценою в десять кило свинины. Уездная управа призывала народ мобилизоваться и навести марафет, чтобы встретить Первый всекитайский конкурс красоты среди девственниц во всеоружии. По поселку стали развешивать фонарики и гирлянды. Через улицы протянулись транспаранты, на домах повисли вымпелы, а на той улице, где должен был проходить конкурс, поставили высоченный щит, на котором меняли рекламу спонсоров.

За неделю до начала конкурса наш поселок оказался переполнен хуже некуда. Сперва приехали журналисты: газетные корреспонденты и фотографы валили пачками, не отставали от них и машины телевидения; потом стали съезжаться гости — приглашенные Ли спонсоры и информационные партнеры; за ними прикатило начальство с жюри. Самые шикарные отели в Лючжэни принадлежали Бритому Ли, и, когда он запихнул туда гостей и журналистов, они оказались забиты под завязку. Заявки на конкурс прислали больше двадцати тысяч девушек, но, поскольку расходы им не оплачивали, в итоге приехало всего три тыщи. Когда все эти девицы нахлынули в Лючжэнь, комнаты в гостиницах и пансионах тут же разлетелись. Номера на двоих превратились в номера на четверых, но девки все равно не лезли. Дабы сохранить имидж нашего поселка, нельзя было позволить приезжим красавицам спать на улице — да ежели кто не совладает с собой и пару-тройку конкурсанток оприходует, что делать прикажете? А не оприходует, но полапает от души — тоже будет стыдоба знатная. Уездная управа стала призывать народонаселение уступить свои кровати приезжим девушкам. Хорошо, что стояло лето, и лючжэньцы откликнулись на призыв. Многие мужики вытащили свои циновки на улицу, пожертвовав койко-места конкурсанткам. Стихоплет Чжао тоже отправился спать под открытое небо. В его двухкомнатной квартире разместились аж две девушки. Каждая платила ему за постой по сотке, и Стихоплет зарабатывал в день по двести юаней. У Сун Гана с Линь Хун тоже была двухкомнатная квартира. Видя, что Чжао каждые сутки становится богаче на две сотни, он, прихватив циновку, тоже собрался было заночевать на улице и оставить в доме одну Линь Хун. Хотя двоих девушек осчастливить не получилось бы, но на одну места вполне хватило и можно было б поиметь свои законные сто юаней. Но Линь Хун была решительно против. Она сказала, что Сун Ган болен и нечего ему спать на улице. Сун Ган упорно стоял на своем, и жена разозлилась. Она напомнила ему, что он каждый день ходит в больницу на уколы, того и гляди, скоро поправится и если, не дай Бог, после такой ночевки станет хуже, то потерянных денег будет намного больше, чем заработанных. Сун Ган понятия не имел, что Бритый Ли помогает им деньгами — жена говорила ему, что деньги присылают друзья, родители и прочие родственники. Расстелив свою циновку рядом со Стихоплетом, он увидел, что Линь Хун стоит у порога и плачет от расстройства. Тогда он поднялся, скатал циновку и вернулся в дом, ничего больше не оставалось. По утрам, открывая дверь, он первым делом наталкивался на Стихоплета, который потягивался под телеграфным столбом. Заметив Сун Гана, он принимался болтать без умолку, рассказывая, что спать под открытым небом много лучше, чем в квартире, да и прохладнее. И двести юаней можно заработать опять же. Сун Ган страшно ему завидовал. Глядя на искусанную комарами физиономию Стихоплета, он спрашивал: