— Боюсь, ты не очень подходишь для Консерватории. Лишь наилучшие подходят для Консерватории.
— Я ничуть не хуже многих тех, кто нежится сейчас в мягких консерваторских постелях.
— Относительные достоинства непременно изучаются скрупулезнейшим образом.
— Я могу спокойно улыбаться в улыбающиеся лица проворных, опасных преподавателей.
— Да, у нас есть обнаженные натурщики. Нет, обнаженные натурщики не обладают для нас эмоциональной значимостью.
— Я могу работать с глиной и клеить всякое.
— Да, иногда мы наклеиваем на обнаженных натурщиков всякое, чаще всего — одежду. Да, иногда мы играем для обнаженных натурщиков и натурщиц на консерваторских скрипках, виолончелях и трубах, или поем для них, или корректируем их произношение, тем временем наши ловкие пальцы летают над нашими этюдниками.
— Пожалуй, я могу послать еще одно заявление, или несколько.
— Да, теперь твой живот не назовешь малозначительным. Я помню время, когда он был совсем плоским, плоским, как доска.
— Я умру, если не поступлю в Консерваторию, я умру.
— Нет, не умрешь, ты только так говоришь.
— Я сдохну на месте, если не поступлю в Консерваторию, это я тебе обещаю.
— Все не так плохо, ты всегда можешь найти себе другое занятие, не знаю уж какое, брось, Хильда, возьми себя в руки.
— Для меня это вопрос жизни и смерти.
— Господи, я помню время, когда он был плоским. Но уж порезвиться-то мы уж порезвились, помнишь? Япомню, как мы носились по этому городу, прятались в темных углах, отличный был город, жаль, что мы его покинули.
— Теперь мы взрослые, взрослые и благопристойные.
— Так вот, я ввела тебя в заблуждение. Обнаженные натурщики обладают для нас эмоциональной значимостью.
— Обладают?
— Мы любим их и все время с ними спим — до завтрака, после завтрака, во время завтрака.
— Хорошо устроились!
— Ловко устроились!
— По мне, так здорово!
— Совсем не плохо!
— Жаль, что ты мне это сказала.
— Брось, Хильда, не нужно быть такой упертой, ты имеешь огромный выбор других занятий.
— Я думаю, они руководствуются неким принципом эксклюзивности. Одних допускают, а других нет.
— У нас там есть индеец племени кушатта, настоящий, чистокровный индеец кушатга.
— Там, у вас?
— Да. Он делает висячие ширмы из лоскутьев и сучков, очень симпатичные, и он делает картины песком по клею, играет на самых разнообразных свистках, иногда он поет, и он стучит в барабан, и работает по серебру, а еще он ткач, и он переводит с языка кушатта на английский и с английского на кушатга, и он непревзойденный стрелок, он умеет валить быков за рога, и ловить сомов на перемет, и делать лекарства из самых обычных ингредиентов, в основном из аспирина, и он декламирует, и еще он артист. Он очень талантливый.
— Для меня это вопрос жизни и смерти.
— Слушай, Хильда, а что, если тебе стать вольноприсоединившейся? У нас предусмотрен такой статус, ты платишь двенадцать долларов в год, и тебя берут в вольноприсоединившиеся. Ты получаешь Циркуляр и все права вольноприсоединившегося.
— А какие это права?
— Ты получаешь Циркуляр.
— И это все?
— Пожалуй, что и так.
— Я вот сяду здесь и буду сидеть и никуда не уйду.
— Мне мучительно наблюдать твое горе.
— Я вот возьму и рожу, прямо здесь, на ступеньках.
— Может быть, придет время и твоих ушей достигнет радостная весть.
— Я чувствую себя как мертвец, сидящий в кресле.
— Ты все еще хорошенькая и привлекательная.
— Очень приятно такое слышать, я рада, что ты так думаешь.
— И пылкая, ты пылкая, очень пылкая.
— Да, у меня пылкая натура, очень пылкая.
— Помнится, несколько лет тому назад ты работала в Корпусе мира.
— Да, работала, я водила машину скорой помощи в Никарагуа.
— Консерваторская жизнь в высшей степени беззаботна — да, другого и слова не подберешь.
— Думаю, мне нужно просто вернуться домой и устроить большую приборку — выкинуть бумаги и прочий мусор.
— Мне кажется, этот ребенок скоро родится, верно?
— И продолжить работу над этюдами, что бы они там ни говорили.
— Это достойно всяческого восхищения.
— Главное — не дать себя согнуть, не пасть духом.
— Мне кажется, этот ребенок родится через некоторое время, верно?
— Мне тоже так кажется. А ты знаешь, что эти ублюдки твердо решили не допускать меня туда?
— Их мозги лишены гибкости и закостенели.
— Возможно, это потому, что я бедная беременная женщина, как ты думаешь?
Читать дальше