Дуровъ - Все схвачено

– У нас другое время и другие игры, товарищ Очкарик. Мы научились учиться, это уже много. И накопили кое-чего. Бизнесу научились, считать деньги – худо-бедно, дисциплине, ответственности. Учебу не оставляем…

– Хочется верить, – почему-то грустно сказал Очкарик. – Хорошо беседуем. Жить бы еще хорошо… Хотел бы я поглядеть на вашу страну, но не надо.

– Согласен, – ответил Премьер.

Замолчали.

Легат и Мужик слушали диалог Очкарика и Генерала, не вмешивались, Мужик за это время четвертую рюмку водки опорожнил, а рюмки у Очкарика вмещали солидно. Легат перешел на красное. И все время хотел встать и уйти: как будто он подслушивал – буквально! – чужой разговор, для свидетелей не предназначенный.

А они еще явно не закончили…

Мужик нагнулся к его уху:

– Тебе не кажется, что мы лишние? Пошли погуляем по травке… – и встал, не дожидаясь реакции.

Легат тоже встал. Неохотно. Ему хотелось послушать дальше. На что они выйдут в разговоре, поймут друг друга или сие понимание вообще невозможно… Хотя школа-то все равно едина… Но молодец Мужик, тактичный, блин, только раньше надо было сообразить.

– Мы здесь и – гуляем, – сообщил Мужик Очкарику.

То ли беседа увлекла, то ли вежливость и гостеприимство в этом доме превыше всего, но Очкарик даже головы не повернул, слушал Премьера. Только рукой махнул: идите, мол…

И они пошли. Бутылка водки в лапе Мужика. Бокал красного в руке Легата.

– Я тебя знаю, если Очкарик не врет, – сообщил Пахарь. – А он никогда не врет. Ты учился в школе с моим сыном. Только ты в «А», а он в «Б». Пахарь его зовут. Должен помнить…

– Я и своих-то, из «А», не всех помню. Я же в эти годы спортом занимался, как проклятый, педали крутил.

– Знаю! Как же! Гордость школы… Только Пахаря ты забыл, забыл, чемпион. А он тебя однажды спас. Можно сказать, от преждевременной смерти. Не так давно, кстати. Прошлой весной…

– Это когда это? – витиевато спросил Легат.

Он не помнил, чтоб его кто-то спасал от смерти.

– А когда вы всей шарагой к какой-то девице на день рождения приперлись, а ты на спор полез за окно, чтоб на нижний балкон спрыгнуть…

Не помнил Легат – хоть убей!

– А поподробнее можно?

– Он подъедет и сам расскажет.

Сюрреализм расцветал пышным цветом.

– Вы ему сказали, что сегодня я – не его, а ваш, мягко говоря, ровесник?

– Сказал. Мне же Очкарик тоже сказал. А почему «мягко говоря»? Тебе сейчас сколько?

– Пятьдесят семь в апреле стукнуло.

– А мне пятьдесят семь в сентябре будет. А Очкарик у нас самый молодой. Ему пятьдесят семь только в будущем году исполнится. И Полковник твой тоже – в нашей весовой категории. Так что все мы – ровесники. И за это надо выпить.

Выпили. За что за это?..

Тут Мужик посмотрел поверх головы Легата и буднично сообщил:

– А вот и сынок объявился. С прибытием! Хотел с однокашником познакомиться – так вот он…

А Легат резко обернулся и на автомате сказал:

– Только не пугайтесь сразу. Я действительно ваш однокашник, несмотря на возраст и внешний вид. Надо ли объяснять, почему я выгляжу, мягко говоря, старше вас?

Нельзя сказать, что подошедший сынок по имени, как знал Легат, Пахарь не был удивлен увиденным. Был. И еще как! Но все ж улыбнулся во все тридцать два белых зуба, на горных склонах не выбитых, и ответил:

– Да какая разница, кто как смотрится! Я ж тебя отлично знаю. Ты в десятом первый взрослый разряд по велику получил, а я второй по альпинизму, и директриса в актовом зале все десятые и девятые собрала в большую перемену, нас с тобой на сцену вытащила и по грамоте вручила. Типа – за отстаивание чести школы. Помнишь?

Ну, ни фига до сего момента Легат не помнил: ни зала, ни грамот, ни даже директрисиного светлого облика. Как-то стерлись из памяти школьные годы чудесные. Не было для Легата именно в школе чего-то нештатного, с ходу запоминающегося, рутина была, особенно – в последние пару лет перед выпуском.

Но вопрос задан – надо отвечать.

– Конечно, помню, – подтвердил Легат, пожимая правой правую, а левой приобнимая Пахаря и похлопывая ладонью по спине. – Ты еще речь двинул.

От фонаря сказал. Но – попал.

– Точно! – засмеялся Пахарь. – А ты отказался. Спасибо, мол, говорить не можешь, слезы душат.

Неужели так и заявил? И директорша хамство стерпела? Ладно, поверим, потому что забыли. Вряд ли Пахарь сочиняет…

Тут папаша счел нужным вмешаться:

– Все. Точка. Закрыли тему. Вспоминать будете в свободное время. Ты как всегда не пьешь? – этот вопрос адресовался сыну.