Яков Шехтер - Поцелуй Большого Змея

– Глава направления, – уважительно произносит Терапевт. – Мой учитель и наставник. Умер два года назад в возрасте ста десяти лет. За всю свою длинную жизнь он всего два или три раза выходил за пределы обители. Тот раз, который мы сейчас наблюдаем, был последним.

Глава направления передает Вестнику глиняный горшочек, и тот наносит жирно блестящую мазь на лоб и веки Саломеи. Безрезультатно. Юноша, помощник главы направления, расставляет вдоль стен семь светильников и зажигает их. От светильников исходит густой пряный запах. Саломея чихает, морщится, но продолжает скалить зубы.

День сменяется ночью, утро освещает осунувшееся лицо Вестника, а глава направления все пробует и пробует помочь Саломее. Наконец он сдается.

– Заговоренный плод уже стал частью плоти. Теперь их невозможно разделить. Если бы на ее месте был мужчина, он бы давно умер. На женщин это заклятие действует по-другому. Поэтому твоя жена еще жива.

– Что же делать?! – горестно восклицает Вестник.

– Ничего, – отвечает глава направления. – Перестаньте ее кормить. Дайте душе Саломеи спокойно соединиться с Вышним Светом.

Из-за неплотно прикрытой двери, выходящей на половину Мирьям, раздается рыдание. Дверь открывается на ширину ладони, сквозь образовавшуюся щель я могу смутно разобрать очертания головы девушки. Вуаль отброшена, распущенные волосы падают на плечи. Помощник главы направления поворачивает голову и замирает. Ему хорошо видно лицо девушки, и оно производит на него такое впечатление, что горшочек с благовониями падает из его рук и разбивается вдребезги.

Вечер в большой комнате дома Вестника. Возле длинного стола сидят только хозяин дома и Марта. Сквозь окно видно, как солнце медленно скрывается за склоном горы, густо поросшим дубовым лесом.

– Но ведь ты мечтал об этом, отец, – говорит Марта. – Ты столько раз повторял, что братьев ждет обитель, и вот глава направления забрал их с собой. Почему же ты грустишь?

– Мой дом опустел, – мрачно произносит Вестник. – Старший сын погиб, жена скончалась, а близнецы уже никогда не вернутся в Галилею.

– Как не вернутся? – со страхом спрашивает Марта.

– Даже если они и появятся в этом доме, они будут совсем другими людьми. Обитель меняет человека. Прошлое вымывается из памяти, точно соль. Я знаю, как учителя Кумрана преображают юношей. А дочери… Я очень люблю тебя и Мирьям, но дочери – это не сыновья. И кроме того, без вашей мамы… – он замолчал, затем сплел вместе пальцы и хрустнул ими. В тишине пустого дома хруст прозвучал оглушительно. – Без вашей мамы я только половина человека. Она забрала с собой лучшую часть моей души. Ту, что была привязана к ней, что оплелась вокруг ее души, словно плющ вокруг дерева. Они стали нерасторжимы, и ушли вместе.

– Значит, – шепчет Марта, – часть твоей души соединилась с Вышним Светом.

– Да, – кивает Вестник. – И теперь я стал видеть вещи по-другому. Думаю, что многое из того, чему я учил, надо пересмотреть и передумать.

Комната вновь наполняется учениками. Места за столом не хватает, юноши толпятся в прихожей, сидят на крыльце. Горы вокруг заснежены, из трубы на крыше вьется дымок. В доме царят тепло и тишина: юноши стоят молча, боясь пропустить даже одно слово Вестника.

Он сидит в кресле, совершенно седой, и говорит негромким усталым голосом.

– Учиться и не размышлять о выученном – пустая трата времени. Размышлять, но не учиться – верный путь к сомнению. Сомнение приводит к горечи, горечь к легкомыслию, а легкомыслие – первая ступень на лестнице гибели.

Обучение рождает понимание, но мудрость не порождается обучением. Она интуитивна, внезапна, располагается дальше точных расчетов и заблаговременного продумывания. Истинное знание передается без слов. Уверуйте в мой путь, идите по нему честно, с открытым сердцем, и тайное, скрытое в вашей душе, само пробудится, принеся вам в подарок мудрость. Говорю вам истину: ею, только ею и спасетесь.

И снова комната в доме Вестника. За окном лето, трепещущая тень листвы скользит по стенам, через настежь распахнутые окна гуляет ветерок, несущий запахи цветов и свежескошенной травы. За столом только Вестник и его дети: трое юношей по одну сторону и Марта по другую. Дверь на половину Мирьям приоткрыта, и она сидит так, чтобы слышать слова отца.

Я на секунду замираю. Почему три сына? Ведь старший… ах, лучше бы забыть эту страшную сцену. Но отчего я подумал, будто третий юноша – тоже сын Вестника? Возможно, потому, что его лицо мне очень знакомо. Ах да, это же помощник главы направления, уронивший горшочек с благовониями.