Яков Шехтер - Поцелуй Большого Змея

– О, если бы я могла хотя бы услышать его голос! Каков он: высокий или низкий, хриплый или прозрачный. Как говорит он: быстро или медленно, плавно или запинаясь. Если голос его подобен лицу, он должен очаровывать и манить.

Но что я болтаю! Ведь он избранный, чистый ессей из святой обители. Его мысли лишь о духовном, желания отстранены, а сердце пусто – в нем лишь Учение и Свет.

Благословен баловень судьбы! Она все дала ему, ничего не пожалела. И стан, и взгляд, и гордую осанку, и ловкость движений. Но главное, дала ему талант, способность воспринимать Свет, учиться и учить других. В такие годы стать помощником главы направления – кто мог бы возмечтать о лучшей доле? Разве он сможет, разве захочет оставить все это ради меня?

И что я дам ему, чем возмещу утрату? Нет, Мирьям, тебе лучше забыть его, вычеркнуть из сердца навсегда. Ведь говорил отец – у святых разум управляет сердцем. А у меня – лишь сердце стукнет, как разум опрометью мчится прочь, скрывается, как заяц от лисы.

Она замолкает, глядя на серебристый серпик, низко висящий над черным профилем горы.

– О Луна, утешительница скорбящих. Ты сосчитала все мои слезы и знаешь все мои просьбы. Свет всемогущий освещает твой лик, и ты улыбаешься нам в темноте ночи. Улыбнись мне еще раз, Луна, обратись к Свету, пусть он сжалится над моим одиноким сердцем и пошлет вразумление, как себя вести. Дай мне силы, о Свет, принять безразличие избранного из Кумрана.

– Я избираю тебя, Мирьям! – раздается голос помощника. – Тебя, а не обитель!

– Кто здесь! – девушка в испуге отскакивает в сторону. – Кто говорит со мной?!

Маленькая комната в доме Вестника. Он сидит у стола, напротив него Марта. Вестник говорит медленно, по капле, точно масло из маслин, выдавливая из себя звуки.

– О лучшем зяте я не мог бы и мечтать. Но цена… цена чересчур велика. Что скажет Наставник о таком поступке помощника направления? И для чего Мирьям столько лет прожила в одиночестве?

– Отец, – Марта старается заглянуть в глаза отцу, но они опущены вниз, а седые косматые брови низко нависают над тяжелыми веками. – Отец, сыны Света вольны выбирать, не так ли?

– Так, – кивает Вестник.

– Есть сотни ессейских пар, живущих согласно Учению и по законам Света. И никто не порицает их, никто не считает предателями.

– Они не подошли так близко к истине, как Мирьям и помощник. Почувствовать Свет на своем лице и отвернуться?

– Они не отворачиваются, отец. Они остаются с нами. И остаются любящими тебя детьми. Разве ты не хочешь счастья для своей дочери? Разве мало тебе сыновей, на всю жизнь укрывшихся в обители? Их ты полностью отдал Свету, а Мирьям родит тебе внуков, которые тоже уйдут в Кумран.

– Мирьям, Мирьям, чистая моя дева, – вздыхает Вестник.

– У нее будут выдающиеся дети, отец. И так же, как благословленные ею хлеба вдохновили десятки твоих учеников, окрыленные ею дети пройдут по духовному пути до самого конца!

– О чем ты говоришь, Марта, – почти добродушно отвечает Вестник. – У духовного пути есть только начало.

– А я всегда буду с тобой, отец, – добавляет Марта. – В этом доме, в соседней комнате. Тебе не придется ни о чем заботиться. Думай только о святости и учи учеников.

Снова большая комната в доме Вестника. Она расширена и превращена в зал. На возвышении сидит Вестник, зал от края до края наполняют ученики. Молодые и старые, по-разному одетые, с блестящими от возбуждения глазами.

– Говорю вам истину, – негромко произносит Вестник. Он выглядит сильно постаревшим. Впрочем, мне уже трудно определить его возраст, Вестник перешагнул черту, после которой старики не меняются. Он согбен и сед, глаза слегка слезятся, а пальцы, сжимающие подлокотники кресла, то и дело вздрагивают. Но голос Вестника тверд, а взор по-прежнему суров. Когда он останавливает взгляд на том или ином ученике, тот невольно ежится и втягивает голову в плечи.

– Мудрый не сомневается, – продолжает Вестник. – Он уверен в правоте Учения, глубоко погрузился в него, а в сердце, словно огнь пожирающий, пылает любовь к Свету.

Человеколюбивый не печалится. Он знает повадки людей, понимает тщету и неблагодарность человеческой натуры, поэтому его не печалят плевки и пощечины, получаемые вместо воздаяния за добрые дела.

Отважный не боится. Ведь все в мире пронизано Светом, рождено им и поддерживается каждое мгновение. Свет управляет судьбами и определяет дыхание, Свет лечит и Свет умертвляет. Зачем же бояться человека или зверя, если судьба всецело во власти Света? Разве может кто-либо причинить мне малейший вред, если Свет того не пожелает? И если приходит беда, какой смысл сердиться на обидчика и бояться его угроз. Он всего лишь палка в руках Света.