Дмитрий Лекух - Башни и сады Вавилона

– А евреи-то тут при чем?! – удивляется басом мой доктор. – Персия, Арьянам, этим-то хитрожопым, извини, какая разница?!

– Да, в принципе, никакой, – смеюсь. – Особенно если учитывать тот задокументированный со всех сторон факт, что она их полностью устраивала. Держава эта, Империя, в смысле. Евреям там было вполне комфортно, они чувствовали себя защищенными. А народ этот, в отличие от тех же современных грузин, всегда умел быть благодарным. Более того, еще лояльней к империи Арьянам были, может быть, только сами арии. И то не факт. Народ-то – бунтовской, беспокойный, сам понимаешь. У них симбиоз был, говоря языком биологии. Обалдеть, да? Каждый занимался своим, и делить им, по сути, было нечего. Даже в Библии об этом есть, в книге пророка Даниила. Который, кстати, по совместительству с должностью ветхозаветного библейского пророка, ты будешь смеяться, был чем-то типа главного советника или даже, говоря современным языком, премьер-министра, у наверняка известного тебе по школьной программе персидского царя Дария…

– Это у того, что со скифами в наших степях воевал, что ли? И вправду, – обалдеть. Никогда бы не подумал. А как ты этим всем заинтересоваться умудрился в советские-то времена? Тогда ж при одном слове «ариец» в мозгах сразу всплывало «характер нордический, беспощаден к врагам рейха»…

– Да как все, наверное. Сначала поступил в Институт стран Азии и Африки при МГУ. И не потому, что очень уж сильно хотелось, просто – престижно было. Элита, блин. Там попал на фарси. А этот язык – прямой наследник иранской ветви языка ариев. Так и заинтересовался…

– Ну, – доктор смеется, – уже сам факт поступления в ИСАА очень многое о тебе говорит, понимаешь, дружище? Я же тоже из тех времен, парень. Крути не крути. И тоже хотел стать гуманитарием, представляешь?! Два года подряд на журфак поступал, пока в армию не призвали. В соседнее здание с твоим ИСАА, кстати, на Моховой, прорваться пытался. Очень уж хотелось справедливости какой-то добиться. Не абстрактного добра, а нормальной, может и жестокой, человеческой справедливости, понимаешь? И что для этого может быть лучше, чем журналистика? Вот и хотелось. Вот только – без толку. Кстати, если бы тогда в армии не попал в медбратья, по случайному, клянусь, распределению, может, и не было бы сейчас знаменитого нейрохирурга, доктора наук и профессора. Которому, кстати, только твоя жена двадцать пять тысяч заплатила, чтоб тебя, идиота, лечил лично, без дураков и помощников. Возвращать не буду, извини, хоть и непросто с братком-афганцем на эту тему, понимаешь, разговаривать. Ты не обеднеешь, а мне – пригодится. Репутация, старый, которой горжусь. Изо всех своих последних сил. Так что ты уж давай, не пыхти, соловей-соловушка. Насчет случайного поступления в ИСАА, в смысле. Простые смертные по той стороне улицы не ходили…

Я откидываюсь на подушки.

Очень хочется засмеяться.

Вот только башка опять начинает тихонько побаливать.

– А сейчас как, ходят, что ли?! – я все-таки тихонько посмеиваюсь. – Как было все, так и осталось. Даже на моем рекламном рынке, а он, ты уж поверь, далеко не самый престижный и денежный, девяносто процентов значимого народу из «бывших», так сказать. Точнее – из их детей. А так: кто ж тебя туда с улицы-то пустит, несмотря на всю свободу, равенство, братство и прочие завоевания демократии? С окраины – единицы пробиваются. И то из «социально близких», так сказать. У меня вообще иногда мысль возникает, что всю эту демократию придумали в ЦК КПСС, чтобы их дети не стремались, как при Советской власти, на дорогих лимузинах по улицам нашего с тобой Вавилона раскатывать…

Он вздыхает и плещет себе в стакан еще на палец коньяка.

– Да и сейчас то же самое. Я вот, к примеру, все мучаюсь, – себя-то к кому относить? Хотелось бы, оно, конечно, к пролетариям, чтобы потом полыхать праведным гневом. Да заработки, блин, не пускают. Плюс еще жена – дочка олигарха, считай. А наши дети – олигаршьи внуки. Ну и кто я, выходит, после всего этого?

Я вздыхаю, откидываюсь на подушки.

Мне снова остро хочется курить.

– Ты – врач, – говорю неожиданно твердо. – Человек, который лечит людей. И кончай себя жалеть и рефлексировать по поводу денег, жены и репутации. А я – твой, затраханный жизнью пациент, которому сейчас очень хочется покурить и уснуть. И это – несмотря на то что я, поверь, старик, тебе жутко завидую…

Он встает, усмехается, достает из пачки сигарету, обламывает половину, прикуривает, вставляет мне в уголок рта, несильно хлопает по плечу и уходит.