Марина Ахмедова - Дом слепых

Надела носки. Из дырки на нее грустно посмотрел большой палец. Пуля свинцовая, горячая. А Люда – мягкая, кровистая. Только дурак попрется наружу. А в городе страшно, одни мертвяки.

Взялась за шнурки, бантиком завязала – раз, два. Чернуху убили, ей ничем не поможешь. Не послушалась хозяйки, убежала. Что ж, бог дал, бог взял. А Люда останется тут, и будет сидеть вот на этой кровати – до последней горстки муки´, до последней капли воды, до последнего.

Встала. Пошла к выходу. Все молчком. А и шут с ними со всеми. А и шут. С кем шут? С кем? Какая разница. Только никуда она не пойдет.

– Люда, ты куда? – окликнула Марина.

– Никуда, – ответила грубо – так ей и надо.

Марина вскочила – бряк-бряк костями – встала на дороге.

Ой, насмешила. Да Люде и четверти лепешки в день хватит, чтобы эту пальцем ткнуть, она и рассыплется, костями ляжет, а Люда возьмет, да переступит. Только все равно никуда она не пойдет.

– Люда, опомнись! – Марина закрыла руками проход.

– Отойди, хуже будет…

– Она вернется. Прошу тебя, не ходи. Он тебя дальше подъезда не пустит. Зачем тебе этот… стресс.

– Стресс?! – Ее ногти оставили разводы на руке бывшего директора. Люда нажала еще и почувствовала ее тонкую, как палка кость. – Не надо со мной медицинскими терминами разговаривать, ты не в библиотеке! Ты не начальница мне! Отойди, кому говорю!

Марина убрала руки со стены. Слепые молчали, и их молчание собиралось в ком, который накатывал на Люду, выталкивая из подвала.

– Я пойду с тобой…

– А вот это ты врешь, – совсем легонько толкнула ее.

Если сейчас не выбежит на улицу, не сунет голову под порыв прохладного ветра, то мозг расплавится, Люда сойдет с ума.

– Моя собака, я и пойду…

Кармашек на переднике застегнула.

– Вах, из-за какой-то собаки она себя убивает! – бухнула Фатима. – Если бы ребенок пропал, другое дело! О Аллах, прости ей этот грех…

Глаз ей вырвать и растоптать! В котором остаточное зрение, отвечай!

Люда бросилась к Фатиме, но закричал Пахрудин:

– Люда, подожди!

Он нырнул под кровать, достал ящик, быстро покрутил его головки, схватил микрофон и затараторил: «Внимание, внимание! Пропала собака! По имени Чернуха! Особые приметы – шерсть жесткая, нос мокрый, любит лепешки, у нее щенки, и титьки висят до пола. Если кто-то видел Чернуху, мы находимся в подвале дома слепых на площади Минутка в городе Грозном. Если вы увидели ее, не обижайте ее, она добрая, вчера мне жизнь спасла… Не ешьте ее, пожалуйста… Внимание… Внимание…»

Первым делом принюхалась. Такая привычка появилась у нее в подвале. В мирное время город так не пах. В него пришли новые запахи – тяжелой гари и чего-то незнакомого, стискивающего грудь.

Выйдя во двор, она не собиралась задерживаться, нужно было возвращаться, пока зверь с винтовкой не учуял ее присутствия. Люда двигалась осторожно, лишь бы не хрустнуть чем-нибудь под ногой.

Нужно посмотреть вниз – увидеть труп Чернухи на земле. И вверх – узнать, уцелела ли пятиэтажка.

Люда посмотрела вниз, прошла глазами вдоль, повела ими в стороны. Трупа Чернухи нигде не было.

Нужно ее позвать, подумала Люда и решила сделать это до того, как взглянет вверх. Узнай она, что пятиэтажка цела, уже не произнесет ни звука.

– Чернуха… – негромко позвала Люда и тонко присвистнула. – Чернуха… – осмелев, позвала громче.

Взглянула наверх.

– Батюшки…

Пятиэтажка стояла. Ухмылялась разбитыми окнами. У одного из них спрятался он, прижимает глаз к оптическому стеклу, держит нержавеющий палец на курке. Видит Люду сквозь линзу. Она стоит, очумелая, в тяжелых мужских ботинках. Снайпер приближает ее. Бах! – воображение забрасывает ее в отсек будущего, и Люда, пришитая, лежит на земле во дворе. В отсеке настоящего ничего такого не происходит.

Люда думает, что надо вернуться, но идет по двору, заворачивает за угол дома. Соседний двухэтажный дом раскрошился на кирпичи. Вот где вчера бабахнуло.

Люда никого не видит, но почему-то ей кажется, из укрытий за ней наблюдают сто тысяч глаз. До ноздрей долетает запах костра или дотлевающего пожарища. Улица представляется необитаемой, и Люде кажется странным свое присутствие здесь. Она должна, обязана была умереть, ведь и сама земля, почернев от горя, умерла. А то, что Люда и девять других выжили, казалось теперь странным недоразумением, ненужной случайностью. Люда ущипнула себя за ногу, вспомнив, как это делал Эний. Если она не сошла с ума, то жива без сомнения.