Сергей Есин - Стоящая в дверях

Ах, этот старый ученый, мой дурак сосед! Ну, я-то понимаю его чувства, его заматерелую связь с этой преступной и разложившейся надстройкой общества, с этой, слава Богу, закрытой и почти запрещенной нашей властью партией. Но какую этот старикан всё время проявлял негибкость! Чего его-то, ученого и писаку, там держало? Разве в наше время эту категорию людей можно тронуть и на них посягать? Да они болтают что хотят и пишут любые воззвания. Он, видите ли, не желал быть ренегатом и не захотел сходить с тонущего корабля, пока капитан не даст команды. У капитанов-то денег, наверное, во всех углах мира понапрятано. И капитан вроде самостоятельно пишет книжки и издает их за немалые деньги на Западе, и капитанша при помощи лизоблюдов строчит, и тоже, наверное, не бесплатно, а за СКВ. Ему же, этому домашнему старичку, дороги его собственные моральные принципы, потому что вступил он в эту преступную партию на фронте. И даже подчеркивал: «Когда, вы, Людмила Ивановна, ещё не родились». Ему дорога, видите ли, его фронтовая молодость.

И тут, когда эти политические разглагольствования зашли так далеко, тут я не выдержала и, хотя предпочитаю, когда человек откровенничает, давая ему возможность выговориться, помолчать, не выдержала и возникла:

— А вы разве не видели, что эта ваша партия полностью разложилась? Вы что, не видели, как все они, когда стало выгодно и разрешили, сдавали партийные билеты и переходи на сторону демократов? Вы-то чего с вашей разговорчивостью и фронтовой биографией не сделались депутатом? Сейчас бы уже помогали всем своим знакомым получать жилплощадь.

Мне даже показалось, что разговор пошел ему на пользу, глазки засветились, щечки порозовели, исчезнувшая было шустрость появилась вновь, и Серафим заговорил поживее, помахивая кружечкой с недопитым клюквенным морсом.

— Разложилась не партия, а в первую очередь ее верхушка. Многие годы, пользуясь благами, которые партия для этой верхушки предлагала, верхушка развила в себе охотничьи инстинкты в выгрызла, как крыса сыр, смысл из партии. А теперь эта крыса снова захотела вами управлять, под другим наименованием.

— Но разве вы не понимаете — (мне так и хотелось сказать: старый болван! я загорячилась и вспылила почти по-настоящему), — разве вы не видите, что именно коммунисты довели страну до нищеты и разрухи? И, слава Богу, вся эта ваша компартия, в которую вы вступили в молодости, теперь навеки, как говорит пресса и остальная «масс-медиа», навеки похоронена, ушла с политической арены и никогда не воскреснет.

Нет, вы подумайте, он еще спорит! Того и гляди за ним, как за деятелем преступного комдвижения, придут и начнут его водить на веревочке, а он еще спорит!

— Воскреснет! В будущей истории человечества коммунизм и его идеи воскреснут еще не один раз, потому что человечество неоднократно попытается вспомнить свой библейский золотой век. Эта такая прекрасная идея, пусть и сказочная, всеобщего равенства людей. В нашей стране эксперимент не был проделан чисто. С самого начала он был погублен несовершенством людей, их жадностью, невежеством, властолюбием и корыстью. Его погубили несовершенные люди. Да и не начинали мы этот коммунизм или социализм создавать, даже не принимались строить, просто верхушка создала несколько разных этажей удобства жизни для разных партий, которые выдавались за одну. Коммунизм для Политбюро, коммунизм для партийного аппарата, а все остальные строили и строили этот коммунизм, который должен был наступить для их детей. Нас, всю страну, подвели капитаны, которым мы верили, а чтобы держаться на капитанском мостике, они кораблю во время маневров позволили биться о скалы сколько угодно. А сами кричали, что без них, без их пригляда, корабль потонет. И вот теперь вместе с кораблем гибнут тысячи и тысячи людей, которые могли бы и спастись, и закончить жизнь спокойно, если бы эти маневры были более разумными. Опять все разрушили и только обещаем что-то построить.

Ну как я могла относиться к этой пропагандистской чуши?! У старика совершенно замороченное сознание. Другому бы коммуняке я все доказала, но здесь-то старый, весь в прошлых ошибках человек. Продукт, как говорят у нас в газете, эпохи. Я только сказала:

— Ну почему вы так плохо относитесь к демократам? Разве все интеллигентные люди не должны быть демократами?

И тут раздался звонок телефона.

Да и не было никогда у меня привычки подслушивать чужие разговоры! Кому это нужно, я по природе своей нелюбопытна, мне бы только на себя времени хватило. Серафим взял трубку, — благо телефон стоял рядом, через открытые двери я услышала, как звякнуло на параллельном аппарате, — и тут же, еще не успел Серафим пару раз повторить, называя своего телефонного абонента по имени-отчеству: «Да, я, Борис Иорданович… Слушаю, Борис Иорданович…» как уже побелел, глазки у него если не зашлись к височкам, так в прострации заморгали. А самое главное — из трубки, прижатой к уху Серафима, раздался такой визг, такая истерическая, захлебывающаяся визготня, что утерпеть и не снять в коридоре параллельную трубку мог только святой.