Бернар Клавель - Сердца живых

И вот Жюльен снова в лавке; он один, но помещение теперь уже не пустое. Повсюду валяется солома и скомканная бумага. А главное — картины. Они прислонены ко всем четырем стенам и как бы обрамляют комнату. Юноше не был знаком написавший их художник, но ему казалось, что полотна обращены к нему, Жюльену, именно к нему. Ритер днем сказал:

— Знаешь, это не бог весть какое искусство, но малый — настоящий поэт и заправский пьяница… Словом, парень что надо.

Световые пятна на холстах были необычны. Там встречались черные озера у подножия утесов, нимфы смотрели на солнце, озарявшее только их одних; художник изображал полные тайны утренние туманы, античные города, залитые каким-то неестественным светом… Жюльен долго стоял перед пастелью, где были нарисованы Дафнис и Хлоя. Полуобнаженная пара шла к озеру, над которым занималась яркая весенняя заря. Жюльен как вкопанный замер перед этой картиной. И только время от времени шептал:

— Сильвия… Сильвия…

Конечно, художника нельзя было сравнить с Сезанном или Ван Гогом, которыми так восхищался Жюльен, но на его полотнах юноша словно узнавал самого себя. Кроме счастливой пары, Дафниса и Хлои, была там и другая, менее счастливая пара, изображенная (на иллюстрации к стихам Верлена) в «большом саду, холодном и пустынном». Рисунок этот выражал глубокую печаль, граничащую с отчаянием:

Дни сладостной, невыразимой неги, когда уста сливались в поцелуе…

Неужели художник испытывал те же муки, те же страдания, что и Жюльен? Владела ли им мысль о смерти, заставившая его запечатлеть на холсте Гамлета, который размышляет с черепом бедного Йорика в руках, или могильный холм, на котором сидит «сей незнакомец в траурном плаще…»?

Внезапно Жюльен отвернулся от полотен. В мозгу у него пронеслась фраза, сказанная Ритером: «Романтизм — штука хорошая, но не следует заживо хоронить себя».

Он, Жюльен, пока еще жив. Жива еще и Сильвия. Они должны и дальше жить, быть счастливыми. У него было такое чувство, будто он держит в руках их общее счастье. Надо сражаться. Надо прежде всего бороться за это счастье. Бороться с родителями Сильвии, даже с самой Сильвией, когда ее временами охватывает отчаяние. Для него поле битвы здесь. Благодаря дружбе Ритера ему еще на целые две недели обеспечены пища и кров в Кастре. Он должен сражаться.

Жюльен потушил свет в магазине с закрытыми ставнями, вошел в помещение за лавкой и растянулся на куче соломы среди пустых ящиков.

На следующее утро в половине восьмого Жюльен уже ждал в Епископском парке. Было свежо. Слабый северный ветер пробегал между порыжевшей от опавших листьев землей и серым небом. Жюльен чувствовал себя спокойным и сильным, полным решимости убедить Сильвию бороться за их счастье. Правда, уже несколько дней она была совсем иной, чем прежде, но произошло это, конечно, потому, что ей слишком долго пришлось в одиночку противостоять родителям. Да, все дело в этом. Скоро она придет. И он поговорит с ней. Нет, он не скажет: «Хочешь, я повидаю твоих родителей?», а решительно заявит: «Иду к твоим родителям», Ему, Жюльену, уже пришлось в жизни немало сражаться, и он не отступит перед папашей Гарюэлем, этим «свежеиспеченным» буржуа. Выйти победителем ему поможет их ребенок .

Он взвалит на себя нелегкое бремя. И, не сгибаясь, понесет его, ибо впереди ждет счастье — Сильвия и ребенок от нее.

Жюльен ждал до восьми часов, но девушка не появилась. На работу Сильвия всегда ездила через мост Бье. Неужели на этот раз она выбрала другой путь?

В четверть девятого Жюльен все еще оставался в парке; он не сводил глаз с моста, когда появился Ритер. Парижанин заметил товарища, и лицо его потемнело.

— Что ты тут делаешь?

— Я непременно должен повидать ее сегодня утром, — ответил Жюльен.

Ритер поднес руку ко лбу.

— Черт побери! Да ты и вправду рехнулся! — крикнул он. — Вконец рехнулся! С какого часа ты здесь торчишь?

— С половины восьмого.

— А ведь мерзавец Водас в семь часов отправился в город.

Ритер медленно произнес эти слова и умолк. Его короткая фраза подействовала на Жюльена, как ушат холодной воды. Он словно проснулся и с деланным смехом сказал:

— Ну, видно, мы случайно разминулись.

Этьен был вне себя.

— Я способен понять любое безрассудство, но всему есть предел, — с трудом выговорил он. — Ты, ты просто удержу не знаешь. Так легкомысленно рисковать собственной шкурой! Ты заслуживаешь… ты заслуживаешь…