Бернар Клавель - Плоды зимы

Поев и выпив кофе, оставив кроликам запас сена, заперев двери погреба и сарая, закрыв ставни на окнах, старики Дюбуа пустились в путь.

— Даже не припомню, когда мы оставляли дом на целый день без присмотра, — заметил отец, запирая калитку на ключ.

— А что с ним случится-то, с домом?

— Ничего не случится, но все-таки…

— Я сказала мадемуазель Марте, что мы уходим на весь день. Она приглядит.

Отец посмотрел на еще закрытые ставни во втором этаже дома напротив их сада. Мадемуазель Марта часами просиживала у окна, глядя на улицу и во двор. За такое безделье отец ее недолюбливал. Он не понимал, как женщина, даже пожилая, может целый день оставаться праздной. Для него жизнь без работы была лишена смысла. Он не любил чувствовать на себе этот взгляд, который порой следовал за ним по пятам, и как будто говорил: «От вашей работы даже я устаю, господин Дюбуа!» Однако сегодня ему стало как-то спокойнее при мысли, что никто не может войти к ним, не будучи замеченным мадемуазель Мартой.

Старики дружно шагали по Школьной улице. Палка с железным наконечником и подбитые гвоздями башмаки отца стучали по асфальту. Еще только-только рассветало. На улице не было ни души, они прошли не оборачиваясь мимо Педагогического училища, где в будке стоял на часах немецкий солдат.

Отец чувствовал, как при каждом шаге мешок ударяет его по пояснице. Он почти не ощущал веса палки, и, когда они миновали город и парк с купальнями, он удивился, что у него нет одышки. Они молча шли ровным шагом по середине шоссе. Такая прогулка еще до восхода солнца — одно удовольствие. Дышать прохладным воздухом было приятно, и по дороге в Паннесьер в душе отца зазвучал старый марш полка Самбры и Мааса. Он невольно пошел быстрее, с каждым шагом все сильней размахивая палкой.

— Ты идешь слишком быстро, — сказала мать.

— Уже устала?

— Нет, но при такой ходьбе ты запыхаешься и придется остановиться.

Он замедлил шаг и посмотрел на жену. У нее уже было усталое лицо. Левой рукой она вцепилась в моток проволоки, который надела на плечо. Правой быстрым движением поправляла время от времени бандаж на животе.

— Ты бы передохнула, — предложил он. — Дорогу ты знаешь. Тебе надо прийти туда к полудню, шла бы спокойно, как на прогулке.

Она отрицательно покачала головой.

— Дай сюда проволоку, — сказал он.

— Нет, мне не тяжело.

Дорога, по которой они теперь поднимались, вначале вилась вверх довольно отлого. Отец смотрел на светлевшее впереди совершенно чистое небо, на котором вырисовывался лесистый склон, где в кружеве листьев играл ветер. Вскоре они уже были выше оставшегося позади города. Затем слева, книзу от них, стали видны деревни. Отец старался не разговаривать. Ему казалось, что дышать стало труднее. Все же он шел в том же темпе, только чаще и чаще оглядывался на жену, подстерегая выражение усталости на ее лице.

Когда они, миновав деревню Паннесьер, добрались до поворота, откуда была видна долина, лежавшая внизу, в лицо им ударил яркий свет. Из-за леса вынырнуло солнце. Отец надвинул на лоб каскетку, обнажив сзади лысину. Ощущение получилось такое, словно ему к затылку приложили холодную влажную тряпку. Он даже не заметил, что весь вспотел.

— Давай постоим минутку, — сказал он.

Жена посмотрела на него.

— Как хочешь, — не сразу ответила она.

— Все равно мне надо помочиться.

Не то чтобы ему хотелось, но под этим предлогом он мог не признаваться самому себе, что ему нужно отдохнуть. Он повернулся к лесу, а мать присела на камень у обочины.

— В нашем Сорок четвертом полку, когда на плато проходили маневры, мы всегда делали первую остановку здесь, — пояснил он, возвратясь. — Затем подымались до Веви. А потом, случалось…

Она перебила его:

— Не говори столько. Отдышись. И вытри пот, ты весь мокрый.

Он снял каскетку и обтер лысину платком.

— Надо мне было захватить твою фуфайку, — сказала мать. — Пришел бы на место и переоделся.

— Не беспокойся. В лесу холодно не будет.

Действительно, как только они сошли с проезжей дороги на лесную — сразу потеплело, а на свежих вырубках солнце припекало, как летом. Дорога была неровная, местами скалистая, с выбоинами, местами вся в колеях, порой из-под ног катились осыпавшиеся камни. Дорога шла то вверх, то вниз, иногда словно медлила на отлогом склоне или в лощине, и снова шла вниз и снова вверх. Идти становилось трудно, отцу несколько раз приходилось останавливаться, чтобы откашляться и сплюнуть мокроту.