Маттиас Наврат - Предприниматели

Без сильных людей, обращаюсь я к Берти, и мои слова гулко отдаются у меня в голове, без знатоков и специалистов никакого дела не бывает. Берти победоносно держит в руке серебряный стержень, сокровище вселенной. Берти — пример для всех последующих поколений предпринимателей. Отец тянет меня за руку вниз, я опускаюсь на корточки. Он только что отодвинул последнюю бетонную плиту, которая накрывала Берти до пояса. И теперь отец мне объясняет: надо взять его рубашку и укутать Берти ноги, пока он сам, отец, поднимает туловище брата от пола. Ноги, вернее то, что от них осталось: две обгорелые закругленные культи, черные от копоти, как будто отполированные огнем. С запахом сандалового дерева.

Нам с Берти запрещено в одиночку ходить в обойно-коверный город. Его жители, говорит отец, сами строят свои жилища и устанавливают свои правила, им никакой другой закон не писан. Они живут в домах, сколоченных из досок, дверей шкафов, вместо окон вставляют автомобильные стекла. Отец вообще не собирался туда с нами идти. Ему бы остаться дома, сказал он, устал он. И вот теперь он сидит на переднем пассажирском месте, тупо уставившись в стекло. Мать не сказала отцу ни слова, ни по дороге, ни дома, пока собирала большую сумку. В эту сумку она уложила Бертины подушки с медвежатами, его пижаму с космическим рисунком, зубную щетку, будильник, который когда-то, по легенде, принадлежал Человеку-пауку. Она положила туда и иллюстрированную книгу Берти о каком-то острове, с вулканом на обложке, возле которого корабль будущего ждет посетителей. И, разумеется, Бертину большую карту мира.

Теперь мать ведет «мерседес», и машина въезжает в деревянные ворота, сплошь увешанные и выстеленные коврами, и вот уже со всех сторон к автомобилю липнут безработные. Хлопают по капоту, льнут лицами к стеклам, оставляя следы и разводы. Матери приходится притормозить и пропустить корову, которая переходит улицу в толпе. Заберите отсюда вашу корову, кричит отец, но стекло не опускает.

Проезжаем группу музыкантов, они играют на скрипке и трубе и других инструментах, у моего окна оказывается человек с совершенно черными зубами и показывает мне свои фигурки, вырезанные из дерева. В носу — сладковатый запах, такой бывает, когда мы с отцом по осени в саду за домом сжигаем оплетку от кабеля, отчего в небо поднимается черный дым. Откуда-то слышно свиное хрюканье, и опять безработные с волосами, похожими на червяков, хлопают по капоту и стеклам. И повсюду ковры висят на стенах. Клетка с дятлом, кто-то сидит перед строением из досок и автомобильных стекол, на которых еще даже дворники остались, не удивлюсь, если работают. Перед лавкой сидит человек, посасывает какой-то шланг и выдыхает белый дым и смотрит мне прямо в глаза. Никогда еще «мерседес» не тащился так медленно. Но нельзя же просто передавить этих людей, сколько бы они ни загромождали дорогу своими коровами, тарелками и горшками, спаржей и еловыми ветками.

Наконец, мать повернула в переулок, где было слишком темно и пусто. Со всех сторон поблескивает жесть, сушится на веревках белье, и когда я выхожу из машины, я задеваю его головой. Под ногами чавкает, сыро, вдоль стены дома бежит ручей. Жители обойно-коверного города навострились по части канализации и систематической очистки улиц. Я запираю двери машины. В переулке холодно и темно.

Не поможем ли мы какой-нибудь малостью, обращается к нам с виду умирающий человечек с абрикосового цвета кожей с темными пятнами. У нас ничего нет, отвечает отец. Человек одним прыжком загораживает отцу дорогу, поднимает одну руку, а другой отвязывает платок на поясе. Может быть, совсем какую-нибудь малость, повторяет он, падает на колени в чавкающую лужу, пожалуйста. И под платком у него оказывается котенок, еще розовый и безволосый. Котенок один раз мяукает.

У нас ничего нет, повторяет отец и отталкивает человека. Тот не может удержаться, опирается рукой в грязь, потом опрокидывается на бок, котенок выкатывается из другой его руки, мяукает и перебирает розовыми лапками, выкарабкивается из лужи и залезает снова за пазуху к человеку. Отец между тем за руку тащит меня через дверь из гофрированной жести во двор, я слышу, как позади меня котенок третий раз мяукает, дверь закрывается, над головой у меня оказывается еще больше стираных простыней и голубое небо.

Палата Берти напоминает Тихий океан, так она залита голубым светом, который струится через синюю занавеску на окне. Берти лежит в кровати, кровать плавает в морской синеве, заполняющей всю комнату до потолка. Снаружи доносится только приглушенный плеск волн — это шумят базарные ряды и рыночные улицы обойно-коверного города, как будто это пляж в Новой Зеландии с пальмами и легким ветром, и Берти что-то тихо напевает, как напевают только после обеда, лежа в кровати и качаясь на волнах Тихого океана. Берти уже в Новой Зеландии, здороваться с ним нет смысла, он уже нас не слышит, он уже там, поэтому я просто глажу его по руке, а мать кладет ладонь ему на лоб, чтобы убрать назад волосы. Но они, легкие, как перышко, падают снова на лоб. Отец же говорит: я с ним после поздороваюсь. И он встает у окна и смотрит на улицу через голубую занавеску, на крыши лачуг, что расползаются во все стороны. Потом садится на стул и нервно качает ногой, он сегодня весь день так качает ногой.