Юля Пилипенко - Голубь с зеленым горошком

— Кого?

— Свинью.

— Я об этом не думала. Наверное, в таком варианте животное сможет увидеть небо… — Я на секунду задумалась. — Вуаля, синьор Инганнаморте. Мы на месте.

В позднее время суток клуб-ресторан «Unisex» зачастую был забит до отказа, так как относился к одному из немногочисленных ночных заведений, расположенных в восьмом аррондиссмане Парижа. Музыка там гремела вовсю, привлекая все новых и новых посетителей и не нагулявшихся вдоволь туристов.

— Мадемуазель, это что за бедлам? — поинтересовался Дженнаро, когда мы нырнули в глубь ресторана, пробираясь среди огненно-красных предметов мебели.

— В этом бедламе еще нужно попробовать заполучить столик, — ответила я, озираясь по сторонам в поисках какого-нибудь гарсона. — Кстати, я не знала, что бедлам — английское слово.

— Оно более чем английское, потому что «Bedlam» — это название лондонской психиатрической лечебницы.

— Да? Не переживайте — здесь немного лучше, чем в психбольнице. Monsier, monsier! Excusez-moi! Est-que vous avez la table pour deux personnes? [66] — окликнула я пробегающего мимо официанта.

— Pour bois ou pour manger? [67]

— Pour manger et pour bois [68], — улыбнулась я.

Несмотря на то что парижские официанты далеко не всегда отличались вежливостью и отзывчивостью, они в большинстве случаев искренне мне симпатизировали. Исключение составляла лишь одна заспанная барышня, которая двадцать минут несла мне меню в небезызвестном «Cafe de la Paix» и полчаса выясняла, что значит французское слово «omelette». В отличие от меня, Дженнаро не нужна была улыбка, чтобы очаровать официантов: он четко говорил им, чего хочет, и ясно давал понять, какая славная евро-благодарность ожидает их за реализацию его желаний. Одним словом, мы быстро заполучили лучший столик, с которого, как по волшебству, исчезла маленькая табличка с надписью «Reserve», потому что «Unisex» не относился к числу парижских заведений, где слову «резерв» придают хоть какое-то значение.

— Простите, так что вы говорили о «Bedlam»?

Бутылка «Chablis» в ведерке со льдом появилась на столе так же быстро, как и исчезла прямоугольная табличка. Паштет и сырное плато тоже не заставили себя долго ждать.

— Мадемуазель, я устал кричать на весь ресторан. Не имею ничего против хорошей музыки, но здесь слишком шумно. Либо пересядьте ко мне на диван, созданный в лучших традициях французских борделей, либо дождитесь, когда мы отсюда выйдем.

— Pas de problem [69]. — Я с удовольствием оставила в одиночестве довольно удобное кресло.

— «Bethelem hospital» был основан в тринадцатом веке при одном из лондонских монастырей. — Дженнаро непринужденно меня обнял. — Он служил пристанищем для несчастных, обездоленных и умалишенных людей. Впоследствии больницу стали называть «Bethelem» или «Bedlam». Методы лечения, правда, были не очень гуманными: больных заковывали в цепи, пускали им кровь, морили голодом и за деньги разрешали местным богачам увидеть это зрелище собственными глазами.

— Merrrrrd… Синьор Инганнаморте, со стороны наверняка кажется, что вы нашептываете мне на ухо слова безудержной страсти, а не хладнокровно рассказываете об издевательствах над бедолагами. Это все равно, что лечить гомосексуализм электрошоком. А ведь лечили же…

— Было и такое, — подытожил он, заказывая еще одну порцию французского паштета. — Вы оказались правы: здесь неплохо готовят pate en terrine.

— Я рада. А вы как к ним относитесь?

— К психам?

— К гомосексуалистам, — уточнила я.

— Я к ним вообще не отношусь. — Он соблазнительно улыбнулся.

— Прекратите меня смешить. Вы же понимаете, о чем я.

— Ну, как я могу к ним относиться? Мне абсолютно все равно, кто, с кем и как спит. Просто я предпочитаю женщин.

— Каких?

— «Chablis» пагубно на вас влияет, мадемуазель, — проговорил Дженнаро сквозь смех. — Рыжеволосых, с большими глазами, длинными ногами и детским лицом. Они задают много вопросов, знают в оригинале лучшую речь Черчилля, говорят на пяти-шести языках и одаривают зонтами парижских бомжей.

— И часто вам такие попадаются?

— Обычно я встречаю их в самолетах, на рейсах из Женевы по пути в Лиссабон.

— Продолжение мне известно. — Я пыталась подхватить вилкой кусочек камембера, но хохот одерживал безоговорочную победу. — В Лиссабоне вы их теряете, а через несколько дней девушки пытаются утопиться на Мадейре еще до близкого знакомства с вами.

— Примерно так. Лучше расскажите, чего мне ожидать от вас завтра. Вы серьезно подошли к вопросу экскурсии?

— Да. Очень. Я буду знакомить вас с историческими личностями, покажу свои любимые места и сделаю все для того, чтобы вы полюбили Париж. План действий вас устраивает?