Милорад Павич - Семь смертных грехов

— Добрый день, я Аристин, вы мне позволите присесть?

— Так я и поверила, — ответила девушка, — теперь таких имен не бывает. Думаю, что ты врешь, но можешь сесть, раз свободных мест нет. Пей свой кофе и топай отсюда.

Я сел, заказал кофе и предпринял еще одну попытку. Я спросил ее:

— Хотите, я вам расскажу, что мне сегодня приснилось?

— Давай, если не лень. Все равно время даром тратим, — согласилась она.

И тогда я начал рассказывать ей сон, который был описан в «Любовном напитке»:

— Мне снится, что я лежу в какой-то кровати. Надо мной деревянный потолок, а к нему прикреплен четырехугольный стол, накрытый к обеду. Кажется, что он приколочен гвоздями к вывернутому наизнанку дощатому полу…

— Опять ты врешь. Я по глазам вижу, что ты всю ночь не спал. А если ты не спал, то как мог видеть сон?

После этих слов я решил встать из-за стола, но тут она спросила:

— А где у тебя сережка?

— Что-что? — растерялся я, а сам принялся шарить рукой в кармане, хотя понимал, что пока еще ни в коем случае нельзя показывать ей сережку. В конце концов, не зная, что сказать, я спросил: — Какая сережка?

Не сомневаюсь, что, пока я расплачивался за кофе, на моем лице висела бумажная улыбка, но девушка не сдавалась:

— Что значит «какая сережка»? Та самая, которая является условием, чтобы стать героем рассказа «Чай для двоих» и прийти сюда. Поздравляю! Это твой третий обман за сегодняшний день. Ты соврал, даже не дочитав рассказ до конца! Ты даже не нашел сережку…

Я рассмеялся и снова сел за стол. С тех пор мы виделись каждый день. С утра, когда я уходил на работу, она оставалась в моей квартире одна. Нетрудно было заметить, что в мое отсутствие она лазает по ящикам. Ищет бриллианты. Позавчера я наконец показал ей сережку. Я сказал, что купил ее для своей сестры, которая будто бы всегда носит серьгу только в одном ухе. Я был уверен, что она и ее вероятный сообщник, убийца из Калемегдана, теперь выдадут себя какими - либо поспешными действиями, опасаясь, как бы только что обнаруженная у меня сережка не уплыла к кому-нибудь еще. Теперь я мог застать их врасплох и передать в руки закона…

***

Вот что поведал мне мой собеседник. Мы сидели, пили кофе и молчали, и тут он показал рукой на девушку, поднявшуюся на террасу. Ее рот был накрашен черным блеском для губ, а собранные в пучок волосы на голове украшала серебряная шпилька с зеленым стеклянным шариком. Одна туфля была черная с белым каблуком, а другая белая с черным каблуком…

Белый шаг, черный шаг и снова белый шаг, черный шаг. А потом — совершенно особая тишина. Соленая тишина, если можно так выразиться. Он встал, они поцеловались, и пока все смотрели на их поцелуй, она пожала ему руку, хотя в это время обе его руки обнимали ее за плечи. Потом она повернулась ко мне и представилась:

— Асенета. Видно, что в течение жизни вы выбросили больше шляп, чем я успела купить. Вы были правы. Этот ваш напиток действует. Каждая большая любовь начинается с трех маленьких обманов…

Потом девушка положила передо мной на стол коробку мужских конфет с виски «La Rochelle de Luxe».

— Это вам, — сказала она, — но у меня к вам два вопроса, профессор. Этот ваш любовный напиток, чай для двоих, он и на вас оказывает действие? И второй вопрос. Можно ли считать маленьким обманом то, что в будущем станет большой правдой?

— Безусловно, — ответил я.

— Почему бы вам тогда тоже не выпить немного того любовного напитка, которым вы нас так щедро угощаете?

Я засмеялся, они попрощались со мной и ушли в обнимку, а я вместо кофе заказал чай из мяты и тмина. Как будто я жду кого-то на чай для двоих. Я открыл газету «Глас общества», оставленную на столе Аристином, и прочитал, что в этот день, ранним утром, я умер.

* * *

Дорогая моя читательница и дорогой мой читатель, кем бы ты ни был, ты догадаешься, что мои слова в конце этой книги не что иное, как мое признание в любви к тебе. Мой третий маленький обман, который в будущем станет правдой.

Ведь каждая великая любовь начинается с трех крошечных обманов.

ЗЛОПАМЯТСТВО, или ГНЕВЛИВОСТЬ, — последний в этом перечне смертных грехов. Злопамятных у Данте нет ни в «Аду», ни в «Чистилище», возможно потому, что по большей части вся «Божественная комедия» может восприниматься как некая сумма зла, накопившаяся в памяти человечества за всю его историю. На картине Иеронима Босха гневающиеся изображены в виде слонов. У Шагала на астрологической ладони с семью пальцами злопамятству соответствует второй мизинец, считая справа налево. Этот палец указывает на планету Сатурн.