Александар Хемон - Проект Лазарь

— Надеюсь, ты его не убил, — сказал Рора, когда мы шли по вокзалу.

— Кажется, я сломал руку, — сказал я.

— Сунь ее в карман и перестань морщиться, — приказал мне Рора.

Я понятия не имел, куда мы идем, просто плелся за ним, а потом мы вышли из здания вокзала — прямо около Сережиной машины. Пленница уставилась на нас в изумлении; Рора отпер машину и вытащил ее наружу; все это в полном молчании. Елена втянула голову в плечи, сжавшись в ожидании удара, но Рора всунул ей в руку паспорт и пачку денег; я тем временем нервно оглядывался, опасаясь увидеть невозможное — бегущего на нас Сережу с расквашенной окровавленной физиономией, в полуспущенных штанах и с пистолетом. Рука пульсировала от адской, пронизывающей до сломанных костей боли. Рора схватил девушку за плечи и хорошенько тряхнул.

— Idi, — сказал он. — Bjezi.

Она поняла, но не двинулась с места. А что, если она хочет уехать с нами? Что будет, если мы возьмем ее с собой? Сколько еще жизней она могла бы прожить!

Но потом девушка медленно высвободилась из Рориных рук, забрала свою сумочку из машины, засунула туда паспорт и деньги и все так же неторопливо пошла по улице. Когда она, не оглядываясь, переходила на другую сторону, я увидел у нее на ногах серебристого цвета кроссовки и белые спортивные носки. Рора сфотографировал ее со спины.

Сойдя с нью-йоркского поезда, Лазарь оказался в толпе пассажиров, окутанных паровозным дымом; он с трудом прокладывал себе дорогу; его толкали, не давали пройти. Вот вам и Америка: с одной стороны, власть толпы, с другой — стремление оградить душу от жадных посягательств масс. Кто-то попытался вырвать у него из рук саквояж; Лазарь взмахнул им и, не рассчитав, ударил себя по колену. Потом привстал на цыпочки, высматривая Ольгу поверх моря голов. Ольга ждала его под огромными круглыми часами — бледная и маленькая старшая сестра. Он ускорил шаг, пробиваясь к ней, но тут же обо что-то споткнулся и чуть не упал носом в землю. Ольга вглядывалась в толпу, ища Лазаря, пока, наконец, не увидела — худого и высокого; она бы не узнала его, если бы он не споткнулся. Испугавшись боли, он сразу стал похож на себя маленького; сердце Ольги затрепетало от любви к нему. «Лазарь! — позвала она. — Лазарь, я тут! Лазарь!»

В голове у Исидора роятся сумбурные сны, но, проснувшись, ни одного из них он вспомнить не может. Он изнемогает под кучей тряпья; угол саквояжа впился в бок; высунуть бы лицо, но и это не поможет — в шкафу темно, хоть глаз коли, и нечем дышать. Исидор скрючился в такой неудобной позе, что снова заснуть ему не удается. Он перебирает в уме последние события; подумал об Ольге, поразмышлял о смерти Лазаря, вспомнил, как играл в карты у Стэдлуелсера, пожалел, что не подождал, пока тот сделает ставку — теперь придется отдавать карточный долг. Хорошо бы бесследно исчезнуть из Чикаго. Не хочется думать, что его арестуют. Не думай о полиции, и тогда будет казаться, что ее нет. Воспоминания о стройном Ольгином теле перемежались мечтами о будущей книге: он напишет роман о приключениях умного иммигранта, который так и назовет — «Приключения умного иммигранта». Воображал, как разбогатеет, как будет устраивать приемы, ездить в автомобиле с личным шофером. Исидор ерзает в шкафу, подыскивая позу поудобнее, облокачивается на саквояж. Сиденья в автомобиле — из мягкой телячьей кожи: откинешься на спинку и услышишь вздохи телят, пущенных на заклание. Сидя сзади, он по переговорной трубе прикажет шоферу, куда ехать: «На ипподром. Да побыстрее».

Дверца шкафа вдруг резко распахивается, тряпье разлетается, и, прежде чем Исидор успевает что-либо сообразить или сказать, внутрь просовывается чья-то рука, хватает его за шиворот, другая рука закрывает ему рот, и его выволакивают наружу. После темноты шкафа свет в комнате режет Исидору глаза; двое незнакомцев тащат его под руки к двери; он висит в воздухе, едва касаясь пола кончиками пальцев. У незнакомцев громадные ручищи — та, что лежит на лице Исидора, закрывает ему всю физиономию — от уха до уха. Исидора обуревает ужас, он хочет крикнуть, вырваться, но слишком уж быстро все происходит. Незнакомцы не произносят ни слова; они поднимают его повыше, так что теперь ноги уже не скребут по полу. Один обращается к нему на немецком:

— Веди себя тихо. Мы поможем тебе отсюда выбраться.

Исидор извивается как уж, тогда другой пинает его коленом в бедро.

— Будешь трепыхаться, изобьем до потери сознания.

Посередине комнаты стоит большой гроб; от смертельного страха Исидор застывает как парализованный.