Марк Хэддон - Крушение пирса

Ли выждала еще пять минут, желая окончательно убедиться в том, что все получилось, потом наклонилась и поцеловала его. Если вдуматься, это было почти так же легко, как свет погасить в комнате. Только что человек был здесь — и вот его больше нет.

Она достала из кармана маленькую коричневую бутылочку, открутила крышку и аккуратно уронила бутылочку и крышку на ковер с той стороны кровати, что была ближе к стене. Затем вылила из его бокала на стол остатки вина, а бокал положила рядом. Свой бокал она вынесла на кухню. Там она тщательно все перемыла — вилки, ножи, тарелки, стаканы — и сложила на сушилку. Затем собрала в двойной пакет все упаковки от принесенных из магазина продуктов и все остатки еды и выбросила в мусорный бак за дверью. Затем вымыла и вытерла руки, вышла в садик и закурила.

Она обнаружит его утром, когда спустится сверху. Бокал будет лежать на прежнем месте, а вот таблетки диазепама она найти так и не сможет. На всякий случай она проверит его пульс и дыхание, но и с первого взгляда ей будет ясно, что он давно уже мертв. Она, разумеется, вызовет «скорую помощь» и будет ждать приезда медиков на крыльце. Затем она позвонит матери Банни. И его сестре. И скажет: «Он казался таким счастливым». Поднявшись наверх, она завернет в газету сову, серебряные ложки и декоративную тарелку, положит все это на дно чемодана и соберет остальные свои вещи. Но из города уедет только после его похорон. Мысль о том, как его тело станут вытаскивать через окно с раздвинутыми занавесками, а рядом не будет ни единого друга, оказалась для нее почти невыносимой.

В канун Рождества, когда день уже клонился к вечеру, наконец пошел обещанный снежок, и вытянутый атмосферный фронт с белыми снеговыми зубами, накрыв все Северное море до берегов Балтики, сомкнулся на так называемом огузке — округлом выступе на востоке Англии, где расположены Келмарш, Клипстон и Сиббертофт, — красный песчаник, округлые зеленые холмы, крытые тростником крыши, скотные дворы и крепенькие саксонские церкви. Сначала падали лишь отдельные крупные хлопья, казавшиеся ослепительно-белыми на фоне темнеющего неба; затем все вокруг окутала волшебная, как в детстве, тишина, и в чистом морозном воздухе стал слышен звон церковных колоколов да отдаленный грохот поездов.

Мэдлин Купер готовила киш с копченой лососиной, карамелизованной морковью и брокколи. Киш оставалось только сунуть в духовку, когда начали прибывать гости — трое ее детей со своими семьями. В холодильнике у Мэдлин стояла заранее приготовленная «павлова» [18] Имеется в виду традиционный в Австралии и Новой Зеландии десерт, представляющий собой большой круглой формы торт безе со взбитыми сливками, украшенный свежими фруктами. с шоколадом и малиной.

Ее муж Мартин уже завершил порученное ему довольно несложное дело по установке стола и теперь сидел у себя в кабинете, слушая «Страсти по Матфею» (запись 2001 года в исполнении Николауса Харнонкурта) и читая «Морские империи: Последняя битва за Средиземноморье, 1521–1580» Роджера Кроули. Стол он накрыл неправильно — поставил девять тарелок вместо десяти, но спектакль на тему его рассеянности они разыгрывали так часто, что это вошло в привычку; хотя притворная невнимательность Мартина всегда, разумеется, вызывала притворное возмущение Мэдлин («Неужели ты не способен даже правильно сосчитать членов собственной семьи?»), и эта легкая перепалка дарила ей ощущение собственной значимости и оправдывала его неумение оказать жене должную помощь по хозяйству. Мартин вышел на пенсию два года назад, тридцать шесть лет проработав нейрохирургом в нескольких больницах — Святого Георгия в Тутинге, затем Френчей в Бристоле и напоследок в Королевской больнице в Лестере. Мэдлин боялась, что он растеряется, даже падет духом, как часто случалось, например, с прославленными ветеранами, вернувшимися из Вьетнама; ведь теперь Мартину уже не нужно было отвечать за жизнь пациентов, тянувшихся к нему бесконечной чередой, но он справился вполне успешно, обратившись к книгам, музыке и гольфу. Он вспомнил даже, что когда-то в музыкальной школе у него была отличная оценка по классу фортепиано, и теперь упражнялся за роялем с тем же несентиментальным рвением, с каким прежде относился к лейкотомии, аневризме и аденоме гипофиза.

Впрочем, Мэдлин вообще было свойственно о чем-нибудь тревожиться. Большую часть своей взрослой жизни она постоянно испытывала тревогу по тому или иному поводу, хотя редко обсуждала это с другими. Надо сказать, всем вокруг это и так представлялось очевидным, в том числе и Мартину, который считал, что в психике его жены имеется некий исходный изъян, который с течением времени в определенной степени усугубился, поскольку она слишком мало в жизни рисковала и слишком много времени проводила в одиночестве. И раз уж он, Мартин, что-либо изменить был не в силах, то не видел особого смысла в обсуждении этой темы.