Марк Хэддон - Крушение пирса

Кончив, он рухнул на постель, натянул на них обоих одеяло из козьих шкур и уже через несколько минут спал мертвым сном, по-прежнему крепко прижимая ее к себе. Она не могла даже пошевелиться, опасаясь разбудить его, и лежала, прислушиваясь к доносившимся снаружи голосам, которые звучали все реже и тише. Наконец все улеглись спать, и мерцающий оранжевый свет костра постепенно угас. Время от времени ветер отгибал краешек полога у входа в шатер, и тогда ей был виден крошечный треугольник темного неба с тремя маленькими звездочками, а вокруг продолжалась и продолжалась бесконечная, беспросветная ночь.

Где-то после полудня дождь прекратился, боль у нее в животе тоже затихла, и она понемногу пришла в себя. Вылезла из шатра и развесила мокрую одежду на веревочных растяжках, чтобы она просохла на солнце. Затем вывесила на просушку и простыни, а полог, закрывающий вход в шатер, подвязала повыше, надеясь, что с помощью ветерка лужа, собравшаяся на земляном полу, испарится хотя бы частично. Сняв мокрую одежду, она так и ходила совершенно голая, занимаясь всеми этими делами. Затем руками собрала с пола палатки собственную блевотину, вынесла ее наружу, а руки старательно вытерла о траву. Она делала все это, ни о чем не думая, и лишь некоторое время спустя, на мгновение остановившись, вдруг посмотрела на себя как бы со стороны и поняла, какое далекое путешествие совершила ее душа за столь короткое время.

На вершине поросшей мохом скалы ей удалось отыскать крошечное озерцо солоноватой воды, собравшейся в углублении после дождя. Она с наслаждением напилась — вода была холодная, с ощутимым землистым привкусом, точно выдернутый из грядки овощ.

Ей впервые пришло в голову, что выжить здесь, пожалуй, все же можно, но для этого нужно стать похожей на лисицу: постоянно охотиться и никогда не задумываться о завтрашнем дне.

Затем, прикрыв наготу одеялом из шкур и сунув ноги в сандалии, она снова направилась в ту часть острова, где колючие кустарники росли наиболее густо; ей казалось, что там она видела какие-то ягоды. Что ж, память ее не подвела: на некоторых кустах и впрямь висели мелкие красные ягодки, но теперь она проявила куда большую осторожность, не желая повторить ошибку, совершенную утром, и сорвала всего одну ягодку, сунула ее в рот, разжевала и тут же выплюнула — ягода оказалась невыносимо кислой, почти горькой на вкус.

Тогда она решила спуститься по каменистой осыпи к воде и все же подобрать голову тюлененка, подавив всякие переживания по этому поводу. Но оказалось, что голова уже начала разлагаться. Запах от нее исходил просто чудовищный, и она, подойдя ближе, заметила, как внутри головы копошится что-то мерзкое.

Ей было ясно, что необходимо как-то разжечь костер. Если ей это удастся, тогда она, возможно, сумеет и ракушки запечь, сделав моллюсков относительно съедобными. Она не раз видела в детстве, как ее двоюродные браться разжигали огонь с помощью трутницы, украденной на кухне; правда, их обычно ловили за этим занятием и подвергали порке. Она помнила, что в трутнице было два камня и комок корпии. Корпии у нее, естественно, не имелось, а вот камней здесь было сколько угодно. И она принялась выбирать на сухой верхней части пляжа подходящие пары камешков, а потом, повернувшись спиной к ветру, ударять ими друг о друга в надежде высечь хотя бы крошечную искорку. Она потратила на это довольно много времени, но, увы, без малейшего успеха.

Лишь вновь поднявшись к шатру, на заросшую травой седловину, она поняла, насколько измучена. Одежда высохла, но у нее уже не хватило сил, чтобы одеться, и она лишь поплотнее завернулась в одеяло и прилегла у входа в шатер, следя за тенями облаков, скользящими по поверхности воды. Отчего-то это занятие и успокаивало, и утешало ее, но в то же время она отчетливо сознавала, что чем дольше будет голодать, тем труднее ей будет заставить себя отправиться на поиски пищи. И все же в данный момент она так и не смогла заставить себя встать. Как, впрочем, и подумать о том, чего сможет добиться, если все-таки встанет.

Он был прав. Ее отец делал вещи и похуже. Она вспомнила окровавленные тела во рву и подумала: а что, если кто-то из них был еще жив, когда их засыпали землей? И представила, как сама лежит там, во рву, и земля забивает ей рот, а тело придавливает невыносимая тяжесть.

У ее отца, разумеется, были совсем иные сведения об определенных событиях, да и понимание этих событий было совершенно иным, чем у нее, не знавшей практически ничего. Наверное, с его точки зрения, столь жестокие убийства были просто ценой, которую следовало уплатить за благополучие и безопасность его народа. Впрочем, она этого уже никогда не узнает.