Артур Беккер - Дядя Джимми, индейцы и я

Тони сказал:

— Я живу здесь с моей дочерью Джанис уже почти двадцать лет. Она возглавляет массажный центр и прошла курс обучения у Свами Башматака, знаменитого йога из Кашмира.

Мы осмотрели гостевую комнату и тут же приняли решение переночевать в своём вагончике: ночлег на нарах не совсем ассоциировался у нас со словом «отпуск», а кроме того, в домике на колёсах дяди Джимми мы могли хотя бы смотреть телевизор.

— О'кей, — сказал Тони, — эту ночь бесплатно! А потом каждый день стоит пятьдесят долларов за человека.

— Мистер целитель! — сказал Бэбифейс. — Мы же не несёмся золотыми дукатами! Да я на пятьдесят долларов в Виннипеге иной раз живу целый месяц! Мне немного надо…

Мы вышли наружу. Садовая дорожка привела нас к зелёным бассейнам, и мы посмотрели на них вблизи; в бурлящей воде лежали голые люди, отрешённо и расслабленно глядя в небо. Здесь нас тоже встретила табличка, на сей раз с предостережением: «Секс в бассейне запрещён!» Мы сели на скамейку.

— Врут как по-писаному! — сказал Джимми. — И это они называют свободной любовью и просветлением! А сами только и делают, что шарят друг друга. Содом и Гоморра!

— Это наши расслабляющие ванны, — объяснил Тони, — они работают круглые сутки. Сейчас я попрошу принести нам чай кава-кава — очень хорошо для нервов!

— Господин доктор! — сказал Джимми. — А нельзя ли пивка?

Чак был того же мнения:

— Ледяной «Будвайзер» был бы очень кстати!

— В нашем Центре действует абсолютный запрет на алкоголь! Кто этот запрет нарушает, должен, к сожалению, нас покинуть!

Бэбифейс сказал:

— И правильно! А я бы не отказался от стакана водопроводной воды!

— Но, доктор Руссель, — боролся Джимми до последнего, — я совершенно здоров, мне незачем пить микстуру от кашля. Вот мой племянник — другое дело, он псих, и я был бы вам очень благодарен, если бы вы перевели его на сухой закон.

— Спокойно, спокойно, мистер Коронко, — сказал Руссель. — Сперва одно, потом другое. Вначале о симптомах: что же его конкретно беспокоит?

— Распутство! — сказал мой дядя. — Сбежал из дома, рос без родителей, наркотики, бабы, дружки - уголовники, притоны, никакого уважения к закону и пожилому возрасту. Всё очень запущено.

— Я уже вижу, — диагностировал Тони, — тяжёлый случай, малыми средствами не обойтись.

Он почесал себе нос, пораскинул мозгами, а потом сказал:

— Может быть, вы смогли бы отработать его лечение. Если у вас руки на месте, я найду для них применение.

Бэбифейс согласился:

— Джимми! Не бросать же нам Тео в беде! Хорошее лечение белого человека всегда дорого стоит! Это тебе не с Мэрри… Она-то подешевле… Или ты уже забыл?

— Краснокожий! Я не хочу больше про это вспоминать, — ответил дядя и обратился ко мне: — Чем вкладывать деньги в такую развалину, как ты, мы лучше примем предложение мистера Русселя.

И Тони сказал мне:

— Ну и прекрасно! Я прямо сегодня продумаю многосторонний план лечения. А ты, Тео, завтра запишешься к моей дочери. Она тобой займётся. Кстати: курить можно только вон там.

Он показал пальцем в сторону автостоянки рядом с кассовым домиком. Там же стояли и мусорные баки.

— Ах, вот как! — сказал Джимми. — Тогда мне, пожалуй, придётся переехать с моим кемпинговым вагончиком куда-нибудь в другое место. Но в связи с этими обстоятельствами у меня есть ещё такой вопрос: вы считаете правильным, что его лечением будет заниматься медсестра?

— Джанис достигла уже четвёртой ступени медитации. В конце концов она станет моей преемницей.

После первой ночи в домике Джимми я проснулся с головной болью, хотя ничего не пил; мой дядя тотчас же нашёл этому объяснение: воздух в Скалистых горах — самый лучший во всём мире, у курильщиков после одного-единственного посещения Банфа появляются всё равно что новые лёгкие, и тут могут усилиться некоторые побочные явления такого очищения организма, например похмелье или даже выпотевание.

Бэбифейс был в наилучшем состоянии, ещё бодрее, чем обычно:

— Чего только не сделает с человеком отпуск под открытым небом! — сказал он. — Просто диву даёшься!

Мои головные боли усилились, когда мы пошли завтракать в столовую дома для гостей. Там всё было выдержано в белых тонах: занавески на окнах, скромная обстановка, даже одежда сотрудников, и за всем этим следил сам Тони Руссель. Он ходил в простыне с прорезью для головы, своего рода сутане. Он остановился перед гонгом, который по высоте был с ним вровень, и несколько раз ударил по нему колотушкой. Когда он управился с этим, его лицо приобрело выражение, полное достоинства, и он произнёс: