«Не для того была дана, подарена эта жизнь, не для того зачат ребенок, чтобы сразу же его отбирать, — так он думал, — потому что сразу отбирать свой же собственный дар — это бессмысленно. Пусть Создателя не заботит справедливость, но пусть Его заботят хотя бы целесообразность и совершенство. А какое совершенство может быть в подобном действии, так что ничего страшного не случится, ты слышишь, Нина? Ничего страшного не случится, потому что этого не должно быть никогда».
Телефон на соседнем сиденье опять заревел, как брачующийся осел, и Камлаев, не сбавляя хода, ухватил его одной рукой.
— Да, я слушаю.
— Я могу поговорить с Матвеем Анатольевичем?..
— Можете.
— Я по поводу вашей супруги, Матвей Анатольевич. Она сейчас находится у нас. Я — врач медицинского центра…
— Да, я в курсе, я вас слушаю.
— Дустов Игорь Леонидович. Я так понимаю, вам все сообщили. Вы можете к нам подъехать?
— Я уже подъезжаю.
— Ну, вот и отлично. Поговорим на месте. Я вас встречу. Все в порядке, вы не волнуйтесь. В настоящий момент все более чем в порядке. Просто мы посчитали ваше присутствие необходимым. Ждем.
Какую-то машину развернуло поперек движения, и на полном ходу в нее въехала еще одна… Камлаевский «Ниссан» запрыгал по трамвайным путям, свернул в переулок, потом еще в один и, развернувшись полукругом, завизжав, остановился у ворот совершенного творения современной строительной индустрии — пятиэтажного комплекса из бетона, стекла и стали, в стенах которого беременели, как говорили, даже старухи.
На крыльце поджидал его заросший щетиной до самых глаз неандерталец в салатовом медицинском халате.
— Это я вам звонил, Матвей Анатольевич.
— Я могу ее увидеть? — спросил Камлаев с ходу.
— Да, конечно, но для начала я предпочел бы обрисовать ситуацию вкратце. Беременность, пять с половиной недель, — неандерталец рапортовал с каким-то удрученным и обреченным присвистом, что очень не понравилось Камлаеву — уже и мыло приготовил для «умывания рук», безвольный рохля, равнодушный, размазня. — Понимаете, по всем медицинским показаниям…
— По всем медицинским показаниям у моей жены никогда не должно было быть ребенка, — перебил Камлаев. — Что дальше?
— Да нет, не в этом дело. Если не вдаваться в медицинские подробности, у вашей жены серьезная патология, при которой невозможно нормальное развитие плода. Более того, оставление плода чревато серьезными последствиями для здоровья и даже жизни вашей супруги. Вот почему ей с самого начала было рекомендовано прерывание беременности. Это, так сказать, наиболее циничный и легкий способ решения проблемы. Но ваша супруга от этого наотрез отказалась. И, разумеется, ее можно понять: после стольких лет и стольких неудачных попыток — наконец-то получить возможность выносить и родить своего ребенка… разумеется, она восприняла предложение врачей в штыки. Понимаете, организм вашей жены не готов к беременности. После стольких лет произошла определенная перестройка организма, и теперь организм отстает от развития ребенка и будет отставать все время, не имея возможности вовремя удовлетворять все потребности плода в питании и так далее. На долю вашей жены, таким образом, выпадают сверхперегрузки, и можно было бы сравнить эти нагрузки с теми, которым подвергается обыкновенный, неподготовленный человек, окажись он в космосе. Сейчас это отставание незначительно, но со временем оно будет все увеличиваться и увеличиваться. И тут возможны многие неприятные вещи… — неандерталец опять досадливо присвистнул, возбудив в Камлаеве острейшее желание схватить врача за глотку, — …одним словом, есть серьезный риск, что ваша жена не справится. И не только нельзя ручаться за сохранение ребенка, но и…
— Понятно. Что вы можете сделать?
— Мы можем попытаться сократить то отставание, о котором я говорил, сократить его искусственно. И мы располагаем всеми необходимыми возможностями для этого. И мы сделаем все от нас зависящее.
— И, разумеется, всего от вас зависящего недостаточно? — скривился Камлаев.
— Еще раз повторяю, мы сделаем все, что в наших силах. И огромную роль здесь играет то, что мы подключились на самой ранней стадии. Не торопитесь обвинять нас в том, что мы заранее умываем руки. Обвинить нас во всех смертных грехах вы еще сто раз успеете. — В голосе рохли появился металл; неандерталец опережал все реакции Камлаева, и сегодняшние, и завтрашние, и терпеливо улыбался совпадению своих представлений с реальными камлаевскими действиями и чувствами. — Пойдемте, я проведу вас.
Читать дальше