Зульфю Ливанели - История моего брата

Мехмед попросил Людмилу еще раз расспросить всех продавщиц. Что за девушка стояла здесь неделю назад, вот как раз перед зарослями ежевики? Может быть, кто-то ее видел и знает? «Предложи деньги», – добавил он, вытащив из кармана пачку скомканных банкнот. Все это происходило в сквере на глазах многочисленных торговок, скучавших в ожидании покупателей. От нечего делать они наблюдали за нами с большим любопытством.

Людмила обратилась к одной или двум из них и вновь получила ответ: «Нет, не знаем». Ее осенило: нужно сделать громкое объявление. Она встала прямо посреди рынка и, как коммунист-комиссар на трибуне, что-то прокричала. (Так мы узнали, что эта красивая девушка умеет очень громко кричать.)

Через некоторое время к Людмиле подошла голубоглазая девушка и что-то сказала, пристально глядя на нее. Повеселев, Людмила повернулась к нам: «Все, нашли! Вот сестра вашей незнакомки! Кстати, незнакомку зовут Ольга».

Мехмед был готов расцеловать обеих. «Давайте, давайте скорее пойдем к ней», – не успокаивался он, но потом решил перед важным походом заглянуть к нам в общежитие. Мы послушно делали все, что он говорил, потому что возражать ему было совершенно невозможно.

В общем, мы вчетвером сначала сходили к нам на стройку. Мехмед взял одну из корпоративных машин, на ней мы заехали в общежитие. Вскоре стало ясно, зачем я ему понадобился: он собрал все запасы еды и выпивки, какие были у него и у меня, и погрузил в машину. В запасах были, в частности, бутылки с водкой «Столичная», виски «Чивас Ригал», импортные шоколадки, сыр… одним словом, все, что оказалось у нас в холодильниках.

Близился вечер, когда мы позвонили в дверь, которую указала нам ее сестра Оксана. И дверь действительно открыло совершенно неземное создание, которое иначе как «чудом» назвать язык не поворачивался. Да-да, можешь мне верить. Такую красоту даже представить себе невозможно, еще ни один художник в мире не рисовал такую красоту, во сне никому не снилась такая.

Это создание было очень странным. Я намеренно употребляю слово «создание», потому что произносить простое слово «человек» или «девушка» язык не поворачивался. В прихожей маленькой квартирки едва мерцала тусклая лампа, однако от создания исходило какое-то особенное, неземное сияние – как от древнегреческой богини, сошедшей с Олимпа. Она стояла прямо под круглой лампой, что создавало впечатление «нимба» у нее над головой. Мне показалось, что тусклая лампочка в коридоре совсем не нужна – вот такое сияние от нее исходило! Казалось, она будет сиять, даже если вокруг воцарится кромешная тьма. Чтобы ты окончательно осознала, какое это было создание, добавлю, что и Людмила, тоже очень красивая девушка, застыла, пораженная.

Внимательно слушавшая меня журналистка приподнялась на кровати. Кажется, эта часть истории произвела на нее огромное впечатление. Глаза ее сияли.

– Рассказывайте дальше! Какой она была?

– Сверхъестественной. Неземной.

– Что значит «неземной»? Высокой? Голубоглазой, как ее сестра? Длинные у нее были волосы или короткие? Почему она так поразила вас всех, чем она вас так потрясла?

– Вот на эти твои вопросы я ответить до сих пор не в состоянии, – вздохнул я, – потому что ответа не знаю. Да, она была высокой и светловолосой, у нее были огромные ярко-синие глаза, но это все, что я могу сказать, и в то же время это значит ничего не сказать. В России таких девушек миллионы. Все дело не в росте и цвете волос, а в чем-то другом. Не знаю, в чем именно, скажу только, что стоило посмотреть на нее, как слезы умиления и радости начинали течь из глаз сами собой.

– Разве можно плакать при виде женской красоты? – удивилась девица.

– Оказывается, можно, – вздохнул я. – Красота это действует или еще что-то – не знаю, но сердце так сжимается, что нет мочи терпеть. Когда я смотрел на нее, мне вспомнились слова Мевляны:

«Боюсь ту любовь божеством я наречь. Человеком наречь я стесняюсь».

Лицо журналистки имело свойство становиться красивее, когда оно выражало изумление или негодование, – необыкновенное, редкое у нее было лицо. Вот и сейчас она нахмурилась и стала красивее. По мере того как я рассказывал об Ольгиной красоте, она хмурилась все сильнее, хотя сама этого не замечала. Было очевидно, что мысль о собственной красоте ей внушили с детства, и она привыкла слышать лесть от близких. Поэтому она, сама того не осознавая, злилась, слушая о красоте Ольги, и не могла меня понять. Но вся проблема была именно в красоте, потому что та красота не была обычной женской красотой. Вообще, казалось, Ольга была не из сего мира. Собственно, это выяснилось довольно скоро, в весьма болезненной форме.