Михаил Веллер: Мишахерезада

Убей бобра — спаси дерево!

Слова «экология» еще не существовало, но «саженец» знали все. Пионер и саженец — это как голубь и письмо, или собака и бешенство: смысловая пара. Скворечник сколотить, саженец посадить, старушку перевести.

Скворцы у нас не водились, старушки не состарились, а жили мы в степи между сопок. Первые деревья были посажены солдатами в 1945 году. Американские тополя и акации. Другое не росло.

Тут все запели: «И на Марсе будут яблони цвести!» Озеленение внесли в планы. Целину распахать, пустыню оросить, степь озеленить. Освоить, проложить и возвести. И отрапортовать к Съезду Партии.

Нас сняли с занятий и вывели на речку. У берега высилась сопка из саженцев. До горизонта уходили квадратно-гнездовые ряды колышков. Каждому вменили двадцать саженцев. Лопата на четверых, два ведра на класс, а вон то вонючее — удобрение. Скоро мы все будем отдыхать в тени лесопарка!

Мы на ходу перенимали опыт друг друга, и процесс пошел. Один продвигался по колышкам, ковыряя ямки. Ямки были минимально достаточны для втыкания в них корневой части несчастного растения. Второй бегал с грязным ведром, всыпая в ямку горсть «удобрения». Третий пихал в ямку саженец и ногой прибивал корни, чтоб не торчали наружу. Четвертый засыпал это зверство землей. Пятый плясал на холмике, трамбуя и уплотняя, чтоб мелко воткнутый предмет не выпал обратно. Шестой плескал из ведра горсть воды. Сочувствующие суетились на подхвате.

Через два часа, в поту и одышке, мы утыкали обозримое пространство серыми безнадежными прутиками.

Летом пейзаж напоминал атомную войну. Осенью местные жители повыдергали лесопарк на растопку.

Ума не приложу, почему нам запрещали играть в «зоску». Пятак или свинцовая пломба зашивалась в клочок овчиного меха, и этот самодельный волан подбрасывали ногой. Кто больше набьет, не дав упасть на пол. Почему «зоска» считалась неприличной и хулиганской? Педагогический гипноз.

«Клопик» — там понятно. Краешком пятака ты давил на самый краешек лежащей монеты, чтоб она вывернулась, подпрыгнула и перевернулась на другую сторону. Второй переворот на прежнюю сторону — и ты ее выиграл. Не перевернул — тогда очередь соперника. Азартная игра на деньги в самом мизерном, детском варианте.

Хорош был «занзибар». Человеку предлагали достать из кармана монету и положить на три пальца, сложенные щепотью кверху. Потом задумать двузначное число. Потом сказать это число играющему. В ответ играющий называл другое число, большее (а хоть и меньшее), и заключал: «Я выиграл!» И забирал монету. В «занзибар» можно было сыграть только один раз.

Случайных взрослых зрителей чрезвычайно шокировал обогащенный род чехарды. Один сгибался, остальные складывали ему на поясницу свои кепки стопочкой. И прыгали по очереди. После каждого круга прыжков согнутый разгибался немного выше. Все запоминали, кто сколько кепок сбил, прыгая врастопырку через них. Затем сбивший меньше всех кепок первым вставал на четвереньки. Остальные брали «стоятеля» за руки-ноги лицом кверху, раскачивали, как таран, и с маху били его задницей в задницу готовного на четвереньках. Тот улетал за пять метров и зарывался носом в песок. Это и было самое интересное и смешное. Каждого стукали задом в зад по числу сбитых кепок. А бывший «стоятель» работал тараном весь круг без смены. На него бросали «на морского». Когда учителя узнали, что загадочная игра «чугунная жопа» и есть это хамство, они неистовствовали.

И все играли в ножички. Втыкали оборотами в песок: «с пальчиков», «с зубчиков», «с локотка», «с колена». Проигравший тащил зубами колышек из песка: по нему били рукояткой ножа столько раз, на сколько ходов он отстал. Перочинный ножик и китайский фонарик с фокусируемым «в точку» лучом были имущественным цензом нормального пацана.

Я лично видел, как обычный с виду пятиклассник мочится на потолок. Он демонстрировал этот сольный номер на большой перемене в туалете. Как всякий большой артист, он ценил свое искусство и предпочитал ссать на потолок за деньги.

Желающие увидеть чудо находили новичка и предлагали поспорить хоть на сколько копеек, что такое возможно. Артисту предъявляли новичка с деньгами, и он снисходил.

Он там чего-то делал, зажимал, изгибался, исхитрялся, напрягался, и вдруг из двух кулаков вылетала струя, как из велосипедного насоса, и оставляла пятно на потолке. Смотреть на это было совсем не так интересно, как рассказывать. Зрелищу не хватало эстетики.