Михаил Веллер - Мишахерезада

Серега поднял над партой пистолет и направил над доской.

Черный, большой, страшноватый, настоящий. Невозможный здесь.

Секунда расширилась бесконечно. Класс в столбняке прекратил жизнедеятельность.

Пистолет грохнул оглушительно и страшно. Окна зазвенели, свет качнулся. Венчик огня сверкнул из дула.

Валентина Кузьминична подлетела и зависла в метре над полом. Она там висела в воздухе лицом к доске, как птица или балерина. И висела, и висела, все испугались. Потом начала медленно опускаться обратно.

Кожух пистолета отошел назад, обнажив тонкую белую палочку ствола. Гильза кувыркнулась у меня перед носом и застучала в проходе.

Когда затвор встал на место, Валентина Кузьминична встала на пол. Одновременно с тем она обернулась и оказалась рядом. Руки ее вцепились в добычу и вырывали.

Серега заревел в сто ручьев и слился с оружием в одно целое. Она винтила и выдернула, мотнув полненьким тельцем. Потрясенно потрясла пистолетом перед классом, держа подальше от себя. И беспощадно закричала без голоса:

— К директору!!!

— О-о-о-о-о… — вспомнил про выдох класс.

Директора, грозного одноногого Александра Павловича, мы боялись. Он стучал костылем и карал непререкаемо.

— Отдайте!!! — рыдал и вопил Серега, красный и мокрый. — Это отца!!! Вы не имеете права!!!

Подвиг осенил его легендой. Дальше было неинтересно и гнусно. Преступление и наказание. Серегину экзекуцию было слышно на улице. Месяц его не выпускали гулять. Полковник был зверь. Если бы Раскольникова покарали за две мокрухи пропорционально делам Фомина, Малюта Скуратов плакал бы.

Маньчжурка сухой край. Снега зимой почти не было. Валенки сшаркивались за неделю по замерзшему песку. Их подшивали раз в месяц.

Весной дули ветра. Песок сек лицо. Глаза забивались, слезились, не открыть. В помещении долго не могли проморгаться. Снимали коричневые комочки из углов век. Сморкались и отхаркивались.

Идешь из школы спиной вперед, и иногда отдыхаешь за углом дома.

Кому средства позволяли, носили очки. Средние между старинными автомобильными, старинными авиационными и защитными при работе по металлу. Как полумаска из тонкого брезентика, а стекла складные, боковые под прямым углом к передним. Они продавались в «Культмаге» и были нескольких размеров. Для мужчин, женщин и детей.

Женщины были особенно элегантны. Как маскарадные летчицы из довоенной кинохроники.

Мы играли в войну. Войну показывали в кино. На войне были наши отцы. К войне была готова наша армия. Война была важной и обязательной частью наших представлений о жизни.

Война была чем-то устойчивым, определенным. Она продолжалась четыре года. Как длина авианосца триста метров, или в пистолете восемь патронов. В ней сначала было отступление, а потом победа. Убитых был миллион, а раненых два.

Мы шли с Серегой Фоминым из школы и спорили о войне. Он говорил, что больше ее не будет. Потому что мы сильнее всех, и победили всех. А я говорил, что будет. Потому что в Америке поджигатели войны. И мы не зря постоянно готовы.

— А вот давай у офицера спросим! — сказал Серега.

Действительно. Офицеру полагалось знать.

Навстречу шел рослый капитан в серой парадной шинели. Что-то у него, значит, намечалось торжественное.

— Дядя! — спросил Серега. — А война будет?

Что-то в лице офицера сместилось. Он посмотрел на нас лишнюю долю секунды. Мы учились в первом классе. Серега был с ранцем, а я с портфелем. И нам нужно было знать.

— Нет, ребята, — с чувством сказал офицер. — Войны не будет.

— Никогда? — спросил я, проигрывая спор и ловя свой шанс.

— Ни-ко-гда! — твердо ответил офицер. Заверил. Пообещал. Успокоил. Просто-таки поклялся. Закрыл собой.

— Так что учитесь спокойно! — звонко завершил он и продолжил движение.

— Бе-е-е! — сказал Серега и показал мне язык.

У меня осталось виноватое чувство, что мы обманули капитана. Мы на́ спор, а он всерьез. На всю жизнь запомнил смысл службы, поди.

Стихийных бедствий было много, и сбор металлолома относился к числу тяжких. Норма равнялась двадцати килограммам на ученика. Столько железа в округе не существовало. По гарнизону и городку проносился ураган. И высасывал весь металл, как магнитом. От целенаправленных детей спасения нет.

Крали дома утюги и сковородки. Срывали замки с сараев и ручки с дверей. Все ломы, топоры и лопаты оказывались на школьном дворе. Узнав о сборе металлолома, хозяйки бежали в школу как на раздачу в бюро находок.