Насу Киноко - Граница пустоты (Kara no Kyoukai) 02 — Теория убийства

— Меня это не касается, поступай, как знаешь.

— Полагаю, наблюдателем может оказаться ваш школьный друг.

Услышав это, я вскочила с постели. Выглянув через створку сёдзи, [10] Сёдзи — решетчатая сдвижная дверь из бамбука и бумаги. Используется как внешняя стена или внутри традиционного японского дома. направленную в сторону ворот, я рассмотрела среди голых бамбуковых стволов скорчившуюся фигуру человека. Мог бы спрятаться и получше, черт бы его побрал!

— Я отошлю его прочь, если прикажете, одзё-сама.

— Пусть делает, что хочет.

Стукнув в раздражении створкой сёдзи, я подбежала к кровати и нырнула под одеяло. Вежливо пожелав мне спокойной ночи, Акитака удалился. Но даже в темноте сон бежал от меня. Поворочавшись, я снова встала и выглянула наружу. Микия, одетый в коричневую куртку, дрожал под холодным дождем, но, не отрываясь, следил за воротами усадьбы. У его ног курилась паром кружка кофе — он даже прихватил термос. Сообразительный парень.

Приходилось признать, что застрявшая в моей памяти картинка, в которой Микия появился на месте убийства, не была сном. И если он действительно видел меня тогда, то теперь он следит за мной. Не знаю, что именно ему нужно, но, скорее всего, он пытается понять, кто настоящий убийца. Я в раздражении прикусила зубами кончик ногтя.

На следующий день, в школе, Микия вел себя совершенно так же, как обычно.

— Шики, не хочешь вместе со мной перекусить?

Словно не сомневаясь в том, что я соглашусь, он повернулся и направился к лестнице на крышу. Действительно, почему, я всегда принимаю его приглашения? Чувствуя себя кем-то вроде дрессированной собаки, которую поманили куском колбаски, я все же двинулась за ним. Желание отказаться уступило место вялому любопытству. Что он скажет о прошлой ночи? Начнет допрашивать меня?

Но Микия вел себя естественно, как всегда.

— Большущий у тебя дом. Я бы заважничал, если бы моих гостей встречал слуга.

Мне не понравилось слово «слуга» — он не имел права так говорить.

— Акитака — секретарь моего отца. И мы зовем их смотрителями, а не слугами, Кокуто-кун.

— Так он еще и не один? Все понятно. А уж как их называть — это казуистика.

Мы впервые заговорили с ним о моем родовом доме. Зная его характер, я не удивилась бы, если он и не подозревал о том, что его заметили зоркие глаза со стороны усадьбы, когда он прятался в бамбуке и наблюдал. Но все равно это выглядело странно: если он той ночью видел меня, забрызганную кровью, как же может шутить так, словно ничего не произошло? Не желая вилять, я заговорила первая:

— Кокуто-кун, в ночь на третье февраля…

— Не надо об этом.

Он поднял руку, остановив меня.

— Кокуто?..

Микия непроизвольно вздрогнул, и я поняла, что, сама того не заметив, заговорила как ШИКИ. Он, видимо, уже научился нас различать и все же понял, что перед ним все еще стоит Шики.

— Почему ты не рассказал полицейским обо мне?

— Потому, что я ничего не видел.

Ложь. Этого не может быть. Ведь ШИКИ в моем теле тогда шагнул к нему и…

— …Ты ведь оказалась там случайно, правильно? По крайней мере, это все, что я видел своими глазами. И я решил верить в тебя.

Новая ложь. Зачем же он тогда следит за родовой усадьбой?

Той ночью ШИКИ шагнул к нему и…

— Если честно, сейчас мне довольно трудно думать об этом. Чтобы выслушать тебя, надо собраться с мыслями и… уверенностью в себе. А пока — давай не будем говорить об этом.

Беззащитное выражение на его лице вызвало во мне острое желание броситься прочь.

…В ту ночь ШИКИ пытался убить Микия Кокуто. Безо всякого сомнения.

Я не хотела этого. Это было невыносимо. Микия сказал, что верит в меня… если бы, если бы я тоже могла доверять себе! Тогда мне не пришлось бы терпеть эту незнакомую и режущую боль.

С того момента я холодно игнорировала Микия. Через два дня он оставил попытки заговорить со мной. Но, как только темнело, появлялся в бамбуковых зарослях вокруг усадьбы, чтобы нести свою стражу. Он упорно мерз под холодным зимним небом часов до трех утра, и в результате я опять оказалась лишена моих одиноких ночных прогулок. Прошли уже две недели, но он не сдавался. Отсутствующим взглядом следя за скорчившейся в зарослях фигуркой, я спрашивала себя: неужели для него так жизненно важно знать, кто настоящий убийца?

Он оказался невероятно настойчивым и упорным.

На часах было уже почти три утра, а он все молча таращился на громоздящиеся во мраке ворота усадьбы. Но вот что странно, на его лице, когда он, наконец, уходил, не было горечи разочарования. Он улыбался. Чему?