Константин Сергиенко - Самый счастливый день

Газетчик откровенно позёвывал, художник ёрзал на стуле, а Розанов угрюмо смотрел в пол.

Закончив, Поэт вытер со лба пот, взмахнул рукой и выкрикнул пронзительным голосом:

— Обсуждений не надо!

— Ну почему же, — робко возразил художник.

— Не надо, не надо! — крикнул Поэт.

Вера Петровна подала чай и неизменный коньяк. Газетчик рассказал острый анекдот. Художник, распалившись, выговорил газетчику за то, что тот не написал о какой-то выставке. Газетчик обиделся. Вера Петровна их примирила. Поэт смотрел на всех снисходительно.

Для меня же главное заключалось вот в чём. Молчавший весь вечер Розанов бросил, одеваясь:

— Проводите меня, Николай Николаевич. Надо потолковать.

Мы вышли на улицу. Розанов шёл сутулясь, засунув руки в карманы мешковатого старою пальто.

— Что там с Арсеньевой? — спросил он неожиданно глухим своим голосом.

— И вы в курсе?

— Я в первую очередь.

— Простите, не понял.

— Дело в том, Николай Николаевич, что донос на Арсеньеву написала моя жена…

Всё оказалось просто. Гадко и смешно одновременно. Учитель астрономии Розанов был верующим. Не открыто, тайно, конечно. Иначе его бы тотчас выдворили из школы. Его маленькая скандальная жена, напротив, не верила в Бога. Не верила она даже тому, что муж её истинно веровал. Как? Закончить университет и верить? То, что муж вечерами читает Библию, она считала причудой. То, что он ходит в церковь, сначала казалось ей дикостью, а потом обманом. Не ходит он ни в какую церковь! Прикрывается божьим храмом. Жена была чрезвычайно ревнивой. Муж бегает на свиданья! Его надо выследить. И она выследила.

— Николай Николаевич, — говорил Розанов, — я знаю, что вам можно доверять. Мне стыдно и больно за свою жену. И мне её жалко. Она несчастное создание. Церковь у нас одна, Скорбященская. Ходил я туда нечасто. Бабушку Арсеньевой несколько раз видал. А потом видел и внучку. Она, конечно, узнала меня, но нигде ни словом не обмолвилась. В тот злополучный вечер мы очутились на службе вместе. И больше того, рядом. Случайно, конечно. Мы переглянулись, улыбнулись друг другу. Какая чистая, высокая душа! И как на грех, в храм заявилась жена. Увидела нас. Вот, мол, из-за кого сюда ходит! Она же Арсеньеву знает. В школе не раз бывала. Арсеньева как-то приносила домой мне книги из библиотеки. Словом, знает. И вот ведь какая низость… Я как услышал, сразу понял: её это рук дело. Некому больше. Загнал её в угол, она и призналась. Какая низость, господи боже мой! И глупость! В конце концов Арсеньева и обо мне могла рассказать. С точки зрения жены, конечно. Тогда было бы очень плохо.

— Может, этого и добивалась? — спросил я.

— Нет, что вы! Несчастное, неумное создание! Она лишь хотела расправиться с мнимой соперницей. Рассчитывая, что Арсеньеву исключат.

— История не из весёлых, — проговорил я.

— Но это не всё, Николай Николаевич, — Розанов замедлил шаг, — есть и ещё загвоздка.

Я насторожился.

— Как жена попала в Скорбященский? Соседа уговорила. У того машина. Вот он и свозил. А на обратном пути…

Я похолодел. Тотчас перед глазами возник притормозивший автомобиль, силуэт шофёра, чей-то ещё. И мы, шагающие под звёздным небом рука в руке. Да неужель в той машине сидела ревнивая жена учителя астрономии? Неужели и меня узнала?

В ответ на этот немой вопрос Розанов согласно кивнул головой.

— У неё феноменальная память. Она видела вас всего один раз в сентябре.

Всё пропало, мелькнуло у меня в голове.

— Вашего имени в анонимке нет, — сказал Розанов, — и всё же я счёл нужным предупредить.

— Может появиться новая анонимка?

— Истеричная особа, — сказал Розанов, — я замучен её бессмысленной ревностью. Лучше вам подготовиться как-то. В конце концов вы могли встретить Арсеньеву на дороге случайно.

— Так оно и было, — сказал я, — часто гуляю…

— Конечно, конечно, — согласился Розанов. — Ну вот…

— Что ж, благодарю за предупреждение, — сказал я, — за доверие также.

— Несчастное, несчастное созданье, — пробормотал Розанов. — А девочка эта… поверьте, чудо… вы берегите её…

Но как я могу уберечь? Где взять силы? Пошлёт крикливая глупая женщина новую анонимку, и беречь придётся меня. С горя я целый вечер провёл в «метро» с Котиком.

— Не кисни, старый, — увещевал он, — мы же не взяли классного. Почему ты должен расхлёбывать? Почему должен бросаться грудью на амбразуру? Да пусть хоть все они бегают в церковь. Нам-то что? Помню, одну монашенку видел. Чиста, молода, бела. А глазки, глазки, мой друг, так и шныряют, так и ищут. Всю жизнь я мечтал иметь дело с монашкой. И эта, как её… Арсеньева. Знатная фамилия, между прочим. Э, вижу, вижу, старик… — Котик основательно принял портвейна. — Увлечён? Этой пигалицей? Бог ты мой. Ну, я шучу, шучу. Хотя в прошлом году тут была десятиклассница, пальчики оближешь. А формы! Но я ни-ни. На работе. А говорят, старик, что ты с этой Арсеньевой…