Роман Сенчин - Дождь в Париже

По узенькой, кочковатой тропинке пошли меж обелисков с облупившейся краской, трухлявых тумбочек и крестов, ржавых оградок. Кое-где росли – нет, уже не росли, а мертво торчали – засохшие без полива кусты и деревца.

«Раньше красиво было, – говорила Алина, – много памятников необычных. Шоферам рули приделывали, летчикам – алюминиевые самолетики. Теперь всё на лом посодрали».

Некоторые могилы оказались ухоженными: трава вырвана, обелиски покрашены, на проволочках висят хоть и выгоревшие на солнце, но вполне еще свежие цветы из пластмассы; видимо, на Родительский день прибирались.

«Вот и наши, – с каким-то умиротворенным облегчением выдохнула Алина. – Старшие. Другие на новом лежат. У нас там тоже свой участок».

Захоронения ее родственников окружала крепкая стальная ограда. Внутри – семь или восемь могил. По центру – два больших гранитных памятника с выбитыми именами и годами жизни. Фотографий не было.

«Это вот мои прадедушка и прабабушка. Мартемьян Федорович и Екатерина Игнатьевна Канчуковы. Мамина линия».

Мартемьян Федорович родился в восемьсот девяносто третьем и умер в девятьсот пятьдесят пятом.

«Когда Туву присоединяли, – говорила Алина, – тогда, до революции, сотню, в которой он служил, прислали из Забайкалья сюда. Охранять этих… чиновников, в общем. После революции сотня ушла, а прадедушка остался. Из-за прабабушки вот». – Алина кивнула на соседний памятник.

Екатерина Игнатьевна родилась в восемьсот девяносто восьмом и умерла в пятьдесят седьмом.

«Она жила во Владимировке… это тут недалеко село такое… и приехала в Кызыл на базар. В Белоцарск то есть. – Почему-то Алине важны были те, прежние, названия. – И они познакомились. Он к ней ездить стал. Оба были из староверов, но разных этих… ветвей… согласий. И родители были против, чтоб они общались, женились. После революции уже поженились. Прадедушка за красных стал, служил у Кочетова в отряде…»

Алина рассказывала так, будто сама, своими глазами наблюдала историю их жизни. Ясно, что много раз слышала ее в детстве, вспоминала сейчас как что-то близкое не только по крови, но и по времени.

«С братьями Катерины воевал, один раз его чуть в реке не утопили… Чудом сбежал – уздечка, которой руки связаны были, перетерлась. Родили семь детей, один маленьким умер. Он во Владимировке лежит. Еще один на войне погиб, в Белоруссии. А тут вот другие дети – Георгий, Анна Мартемьяновна… Остальные на новом. Моя бабушка, Валентина Мартемьяновна, младшая была, в позапрошлом году умерла. Жалко, что ты ее не знал. Она настоящая была».

Это «жалко» Алина произнесла так, что Андрей вздрогнул: словно они уже решили быть вместе, создать семью. А ведь еще и не целовались даже…

Да, его неприятно удивили ее слова, но потом, вечером, раздумывая о будущем, спросил себя: «А что, может, такая мне и нужна? Простая, без запросов, с полными розовыми икрами».

Привлекала и ее доверчивость. Даже на явные шутки и попытки розыгрыша реагировала серьезно, и Андрей тут же объяснял: «Я пошутил».

Обнимать ее, тащить к себе было стыдно, что ли. Как ребенка совращать.

У Алины была старшая сестра, Надежда, тоже работавшая продавщицей, но в хорошем месте – торговом центре «Агрокомплекс», и брат Михаил. Брат жил на улице Подгорной, в своем доме, как и родители; у него, по рассказам Алины, была целая свиноферма внутри ограды. Ну то есть несколько десятков свиней, которых он с женой откармливал, продавал мясо на рынке. Откормом свиней занимались и родители Алины, и она сама…

После месяца с лишним их свиданий-прогулок она пригласила в гости.

«У отца день рождения, и как раз познакомитесь, – добавила. – Они давно про тебя интересуются. Только оденься, пожалуйста, традиционно».

«Хм, “Маленькую Веру” напоминает…»

Алина настораживалась:

«А?»

«Нет-нет. Приду, конечно».

Тот день был будний, поэтому пришлось взять на работу брюки, белую рубашку, пиджак. В подарок купил Алининому отцу набор туалетной воды, крема для бритья, после бритья… Не хотел волноваться, но волновался и пару раз чуть не закосячил с крепежами стеклопакетов. После смены торопливо стал переодеваться: время поджимало.

«Ты чего, опять женихаешься?» – хмыкнул Паха.

«Кажется, да». – Андрей хотел ответить легко, но получилось почти строго.

А Паха, моментом тоже став строгим, кивнул:

«Давай, давай. Надо».

С улицы дом Шаталовых, обитый зеленой вагонкой, казался обычным, не таким уж большим и капитальным. Но со стороны двора вагонки не было, и Андрея поразили нереально толстые бревна.