Ник Макдонелл - Двенадцать

Белый Майк снова присоединился к толпе и пошел. Ему хотелось очутиться далеко-далеко. Так далеко, черт возьми, чтобы оказаться за пределами этого города где кто-то пытается отгрызть собственную руку, пока совсем рядом люди в смокингах потягивают шампанское.

«Возьми себя в руки, — рассердился он. — Не будь дураком».

Продав товар Эндрю, Белый Майк идет домой и думает об одиночестве. Щупает мелочь у себя в кармане. На улицах почти пусто, но то и дело кто-то проходит. Ведь здесь живут миллионы людей.

«А сколько это — миллион? — размышляет Белый Майк. — Чего у нас бывают миллионы? Людей. Голубей. Центов. Все знают, что может натворить монетка в один цент, сброшенная с Эмпайр-стейт-билдинг. А вот если бы пошел дождь из монеток и падали бы миллионы центов, то эти крошечные бронзовые диски молниями устремились бы к земле, отражая солнечные лучи. Бронзовый дождь раздробил бы тротуар, оставив на нем кратеры, и все побежали бы спасаться. Так бы и набились под какой-нибудь навес и прижимались бы друг к другу. Если бы начался такой дождь».

Белый Майк теперь почти не бывал у отца в ресторанах. Просто не было смысла приходить и делать вид, что трудишься, потому что отец поручал ему такую работу, с которой Белый Майк справлялся в два счета. Да и ради чего? Чтобы узнать получше этот бизнес? Отец никогда не замечал, когда Белый Майк уходит ему было достаточно, что сын время от времени с ним ужинает, обычно в итальянском ресторане недалеко от дома. Белый Майк никогда не просил карманных денег, с этим у него проблем не было. А отцовские рестораны никуда от него не денутся, так что при желании он там всегда сможет поработать.

Месяц назад отец сказал Белому Майку, что им лучше общаться не на работе, а заняться чем-нибудь, чтобы больше времени проводить вместе. Чем именно они могли бы заняться, отец не сказал. Белый Майк вставал в десять, а его отец— в двенадцать; к часу дня отец собирался и уходил. За ланчем они почти не разговаривали, разве только отец ворчал из-за проблем в своих ресторанах. Домой они возвращались около половины четвертого, а потом звонил телефон, и отец Майка поднимал трубку у себя в комнате.

Белый Майк слышал из-за двери свистящий шепот отец говорил по телефону со своей подружкой. Говорил совсем тихо, но шипящий звук разговора раздавался по всей квартире.

Белый Майк знал, что отец не выйдет из комнаты, и поэтому сидел, касаясь ступнями закрытой двери и прислоняясь спиной к стене напротив. Он сидел и слушал отца, но не слова, которые тот говорил, а просто звуки, просачивающиеся из-за двери, как газ из какого-нибудь треснувшего механизма. Белый Майк не мог понять, о чем отец может так долго говорить. Пока он сидел возле комнаты, светившее в окна солнце, отбрасывавшее короткие белые квадраты света, успело опуститься, и квадраты растянулись и погасли. Белый Майк наблюдал, как пятно света подползло к его ноге, выплеснулось на колени, а потом поползло дальше и растянулось на полу. И ему было невероятно одиноко среди этих вытягивающихся и тающих пятен света. Услышав щелчок — отец повесил трубку, — Белый Майк быстро встал и пошел в свою комнату, где то и дело поглядывал на пейджер, надеясь, что кто-нибудь пришлет сообщение.

Позже отец Белого Майка извинялся за тот телефонный разговор, рассчитывая, что сын его поймет: «Ну ты же знаешь, Майк, каково иметь дело с этими женщинами».

Молли у себя в квартире, в доме на углу Восемьдесят первой улицы и Третьей авеню, на двадцатом этаже. Она высовывает голову из окна и смотрит на парк. Молли сняла контактные линзы, так что огни проходящих мимо машин расплываются, и теперь улица кажется ей огромной рекой света, в которой сияют желтые и красные круги, размывающие очертания машин, контуры зданий и фигуры людей. Круги света быстро проносятся внизу, и с улицы доносится шум движения и гудки, но Молли, сидящей у себя в комнате, высоко в небе, без линз и без очков, течение световых пятен видится таким плавным, что резкие звуки кажутся посторонними, никак не связанными ни с чем, происходящим внизу.

Молли очень хорошо одевается, хотя никогда не подбирает наряд заранее. Но сегодня она примеряет разную одежду для завтрашнего вечера. И через десять минут после того, как она начала выбирать вечерний наряд, Молли смотрит в зеркало и видит себя в короткой черной юбке и в маечке. Еще раз взглянув в зеркало, Молли хмурит брови и вопит на свое отражение: