Урсула Ле Гуин: Двенадцать румбов ветра

В очередную книгу многотомного собрания сочинений одной из самых своеобразных и почитаемых писательниц, работающих в жанре научной фантастики, — Урсулы ле Гуин — вошли повесть «Слово для “леса” и “мира” одно» и сборник рассказов «Двенадцать румбов ветра».

Входящая в обширный Хайнский цикл повесть «Слово для “леса” и “мира” одно» хорошо известна российский читателям, став (вместе с «Планетой изгнания») одним из первых крупных произведений писательницы, опубликованных на русском языке. Отчасти именно эта повесть помогла сложиться образу ле Гуин в глазах российских любителей фантастики — возможно, потому, что для раннего периода ее творчества эта книга очень типична. Все основные темы — антропология, столкновение несовместимых культур, разных способов мышления и восприятия действительности — проявлены в этом небольшом произведении с предельной яркостью. А неизбежный результат этого столкновения — войны, в том числе между матриархальным, интровертным обществом атшиян и персонализированным в полковнике Дэвидсоне нетерпимым, самодовольным, тупо ограниченным земным человечеством — во многом предвосхищает последовавшую эволюцию творчества самой писательницы в сторону феминизма и антитехнологизма. Не случайно единственный достойный представитель Земли во всей книге — ученый Любов — нелепо гибнет, не сумев предотвратить катастрофы.

А сборник «Двенадцать румбов ветра» стал не только первым, но и, по мнению многих критиков, лучшим авторским сборником Урсулы ле Гуин, собравшим все ее произведения малой формы с начала писательской карьеры по 1975 год. В этой книге он помещен полностью, за исключением двух рассказов — «Ожерелья Семли», включенного в качестве пролога в роман «Роканнон», и «Короля планеты Зима», опубликованного вместе с романом «Левая рука тьмы», к которому он примыкает тематически.

Некоторые рассказы в сборнике относятся к Хайнскому циклу, как например «Обширней и медлительней империй...» и «За день до революции», или к циклу о Земноморье, как «Правило имен» и «Освобождающее Заклятие», но большая часть стоит особняком. А между тем многие из них по праву относятся к числу лучших ее произведений. Это и знаменитый, ставший хрестоматийным рассказ «Девять жизней», и «Уходящие из Омеласа» — миниатюрный бриллиант в этой коллекции драгоценностей, и первый из опубликованных рассказов ле Гуин «Апрель в Париже», и прелестная «Шкатулка, в которой была Тьма», и другие.

В момент пробуждения в мозгу капитана Дэвидсона всплыли два обрывка вчерашнего дня, и несколько минут он лежал в темноте, обдумывая их. Плюс: на корабле прибыли женщины. Просто не верится. Они здесь, в Центрвилле, на расстоянии двадцати семи световых лет от Земли и в четырех часах пути от Лагеря Смита на вертолете — вторая партия молодых и здоровых колонисток для Нового Таити, двести двенадцать первосортных баб. Ну, может быть, и не совсем первосортных, но все-таки… Минус: сообщение с острова Свалки — гибель посевов, общая эрозия, полный крах. Вереница из двухсот двенадцати пышногрудых соблазнительных фигур исчезла, и перед мысленным взором Дэвидсона возникла совсем другая картина: он увидел, как дождевые струи рушатся на вспаханные поля, как плодородная земля превращается в грязь, а потом в рыжую жижу и потоками сбегает со скал в исхлестанное дождем море. Эрозия началась еще до того, как он уехал со Свалки, чтобы возглавить Лагерь Смита, а зрительная память у него редкая — что называется, эйдетическая, потому он и видит это так живо, с мельчайшими подробностями. Похоже, умник Кеес прав — на земле, отведенной под фермы, надо оставлять побольше деревьев. И все-таки, если вести хозяйство по научному, кому нужны на соевой ферме эти чертовы деревья, которые только отнимают землю у людей? В Огайо по-другому: если тебе нужна кукуруза, так и сажаешь кукурузу, и никаких тебе деревьев и прочей дряни, чтоб только зря место занимать. Но, с другой стороны, Земля — обжитая планета, а о Новом Таити этого не скажешь. Для того он сюда и приехал, чтобы обжить ее. На Свалке теперь одни овраги и камни? Ну и черт с ней. Начнем снова на другом острове, только теперь основательней. Нас не остановишь — мы люди, мужчины! «Ты скоро почувствуешь, что это такое, эх ты, дурацкая. Богом забытая планетишка!» — подумал Дэвидсон и усмехнулся в темноте, потому что любил брать верх над трудностями. Мыслящие люди, подумал он, мужчины… женщины… и снова перед его глазами поплыла вереница стройных фигур, кокетливые улыбки…