Дорис Лессинг - Любовь, опять любовь

Стивен и Сара сидят бок о бок у стола, который вытекает из стола Генри — режиссера. Дальше стол Роя Стрезера, наблюдающего за происходящим орлиным взором и набрасывающего заметки в блокноте. Мэри Форд все фотографирует.

Чтение началось со сцены в доме матери Жюли на Мартинике, куда на вечеринку прибывает офицер Жан с симпатичным товарищем Полем, которого он и представляет Жюли.

Так как музыканты все еще отсутствуют, пение проговаривается, чтобы народ представлял, что происходит. За певцов читает Рой, бубнит голосом бесцветным, как телефонный автоответчик, возглашающий: «Номер абонента не определен».

В первой сцене Жюли стоит в эффектной позиции возле арфы, очерченная белым муслиновым платьем (Молли одета в джинсы и малиновую футболку). Платье папа-плантатор купил в далеком Париже по настоянию мамы Сильвии. Жюли поет (Молли читает) обычную балладу с нотного листа (с листка, текст напечатан на машинке). Ноты тоже привезены отцом из Парижа. Хотя дом и две живущие в нем красавицы, мать и дочь, имеют определенную репутацию, молодые офицеры, тянущие служебную лямку на этом прекрасном, но одуряюще скучном острове, не скрывают разочарования, ибо Жюли и Сильвия держатся так, как вели бы себя их собственные матери и сестры, а то и построже. Надо же, парижские моды на Мартинике!

Офицеры уходят, и женщины непринужденно беседуют словами из дневников Жюли.

«Начну с того, что не красота привлекла внимание наблюдателя сего. Вот что я думала в первый вечер: „Какой симпатичный герой!" Но маман растаяла от Поля сразу. Я ей сказала: „Он недоступен, он как подарок в красивой упаковке, не хочется разворачивать, чтобы не испортить аккуратный сверток". Маман мне возразила: „Бог мой, да будь я лет на десять моложе…" Маман тогда было сорок. И еще она сказала: „Клянусь, если бы он меня поцеловал, это был бы мой первый поцелуй"».

И Жюли с матерью исполняют дуэтом: «Если бы он меня поцеловал, это был бы мой первый поцелуй». Под трубадур- скую музыку первого периода, похожую на блюз.

При этаком множестве молодых офицеров поцелуй для Жюли вряд ли оставался к тому времени таинством непостижимым. Сара сунула Генри записку, призывая к осторожности, ибо этот дуэт может вызвать смех зала. Он наклонил в ее сторону страницу своего экземпляра. Рядом с сомнительным дуэтом уже стояла его пометка: «Смех в зале!» И подчеркнуто.

— А пусть их смеются, я не против, — улыбнулся он улыбкой, иллюстрирующей реакцию зала.

Пока что вместо зала смеялись исполнители. В том числе и во время дуэта, который проговаривался, а не пелся. Генри призвал к порядку, все потрезвели, и далее страстные слова подавались заупокойным тоном в темпе похоронного марша. На лицах постепенно проступало отчаяние. Послышался чей-то тяжкий вздох.

— Точно, — сказал Генри. — Так дело не пойдет. Нужна музыка.

Из них уже сковалась группа, семья, частично по причине искреннего интереса к пьесе, частично из-за горячительного влияния энергии Генри. Ими уже овладело единение заговорщиков, убежденное «мы против всего мира», рожденное ранимостью актеров критикой и критиканством, часто пристрастным, ленивым, несправедливым. Внешний мир — они, здесь — мы, и мы должны их покорить. И уже выковалась вера в победу. Такова атмосфера «Жюли Вэрон».

Мы запросто, без оглядки присоединяемся к той или иной группе, религиозной, политической, театральной, философской — любой. Групповщина — один из наиболее сильных колдовских дурманов, заряженных возможностями добра или зла, но чаще всего лишь иллюзиями. Конечно, Сару не назовешь новичком в театральной среде, она дышала специфической атмосферой кулис, но обычно она как бы порхала от задачи к задаче, а в этот раз написала целую пьесу по материалам, с которыми возилась месяцами, по дневникам, с использованием музыки; затем занималась подбором действующих лиц, затем начались репетиции. Она не отвлекалась больше на другие постановки, всосалась в «Жюли Вэрон», стала ее частью, жила с нею днями и ночами.

Мелкие неувязки проходили незамеченными на фоне бурной деятельности, поглощались потоком активности, нетипичным на столь ранней стадии постановки. Долго ждали музыкантов /Зал для репетиций не отличался особыми достоинствами. Слишком большой, гулкий, не давал возможности судить, как голоса будут звучать на сцене. Даже при самом ярком солнце мрачный. От верхнего окна до пола сияла одинокая световая колонна, выявляя пыль, как будто в водяном столбе плавала какая-то взвесь, ил да водоросли.