Дорис Лессинг - Любовь, опять любовь

Затем Мэри рассказала историю про Соню и ножи.

Время от времени в Лондоне какой-нибудь молодой человек, желающий прославиться, заявляет, что Шекспир бездарен. Это гарантирует вспышку возмущения на недельку-другую. Чаще всего бездарен сам «заявитель», однако далеко не бездарный Бернард Шоу сделал эту традицию ворошить пчелиный улей вполне приемлемой, лелеемой и развиваемой. Чего ж лучше, чем в стране, известной театральными традициями, заявить, что театр вообще — институция дурацкая и ни к черту не годная?

Так вот, некий молодой человек, специализирующийся на огульном отрицании и охаивании всего, что не является им самим, и сколотивший свою команду, занял кресло редактора популярного периодического издания. А его одноклассник, некий Роджер Стент, встретив внезапно оказавшегося на гребне волны старого приятеля, поинтересовался, не найдется ли у того для него какой-нибудь работенки. «Театр любишь?» — «Представления о нем не имею». — «Вот и отлично! Как раз то, что требуется. Мне нужен кто-то, кто не из их шайки». (Новички всегда видят вокруг шайки, клики, заговоры.) Роджер Стент направился в Национальный театр и, по правде сказать, получил удовольствие. Отклик его был бы восторженным, но задачу свою он понимал, поэтому сдержался и добавил критики. Школьного приятеля Стент, однако, разочаровал. «Воистину мне нужен тот, кто бы театр ненавидел», — заявил он. Стент решил себя реабилитировать и попытался еще раз. И обзоры его стали открыто злопыхательскими, издевательскими, презрительными. Таков оказался вклад так называемых «младотурок» в периодику восьмидесятых.

«Абеляр и Элоиза» в его восприятии — «Напыщенная бодяга о Сексуально одержимой монашке и преследовании ею маститого парижского ученого. Не удовлетворившись тем, что стала причиной его кастрации, она донимала беднягу пространными писаниями о своих эмоциях…»

Вообще-то в традициях «Зеленой птицы» было не обращать внимания на неблагоприятные и даже злонамеренные отзывы, но Соня решила эти традиции изменить. Она накатала обозревателю письмо, копию которого направила редактору. Письмо начиналось словами: «Бездарная безграмотная дрянь, остерегайся появляться на пороге нашего театра, иначе…»

Он ответил обходительным, несколько даже элегическим посланием, допустил, что, возможно, где-то что-то недопонял, и выразил готовность поприсутствовать на представлении еще разок, если для него оставят билет на такое-то или такое-то число. Наглость подобного рода вполне вписывалась в манеры «младотурок». Соня немедленно сообщила, что билет будет для него оставлен. Найдя свое кресло, критик обнаружил на сиденье два скрещенных хирургических ножа, настолько остро заточенных, что он порезался, попробовав их удалить, и покинул театр, пытаясь на ходу остановить хлещущую кровь. Соня немедленно проинформировала о происшедшем репортеров, специализирующихся на светских сплетнях.

Сара посмеялась и выразила надежду, что Соня не будет реагировать столь зверским способом на каждый неблагоприятный отклик.

Мэри тоже посмеялась и добавила, что Соня обозначила этот прием как элемент «нового брутализма».

— «Такая скотина понимает только кнут», — заявила она. И еще сказала, что мы живем в выдуманном мире.

— Она сказала «вы живете» или «мы живем»?

— Ну, «мы» она уже употребляла.

— Ясно. Что ж, поживем — увидим.

Стивен целую неделю не появлялся на репетициях, и Саре его очень недоставало. Однако он звонил ей, и она тоже звонила ему, рассказывала о ходе работы. В отсутствие Стивена Сара пересела к Генри, точнее, к его стулу, потому что сам Генри чаще всего метался от актера к актеру. Не успев толком устроиться за столом и отпустив шутку-другую, он снова вскакивал. Так они и общались. Режиссер шутил, но постоянно находился под гнетом не покидавшего его тревожного чувства. Сара делала заметки, работала над «стихами», как все упорно называли тексты песен, учитывала добавления и изменения, постоянно предлагаемые актерами. Она чувствовала, что нужна здесь; она убеждала себя в этом, потому что не хотелось ей покидать эту атмосферу, это действо. Она окончательно заразилась Жюли.

Оставленное Генри место редко пустовало. К Саре то и дело кто-то подсаживался — то на стул Генри, то на стул Стивена. Чаще всех, однако, рядом оказывался Билл. Он обладал талантом создавать иллюзию длящейся близости. Ей уже казалось, что они знакомы долгие годы. И не ей одной. Он раздаривал себя всем окружающим. Первая неделя репетиций посвящена первому действию. На протяжении всего этого действия симпатичный лейтенант Поль доминирует на сцене, выступает чуть ли не в каждом явлении, да и роль его выигрышна, он изображает пылкую любовь. С того момента, когда юноша увидел прелестную Жюли, стоявшую возле арфы, им овладела лихорадка любви, его и самого поразило, сколько неисчерпаемых запасов нежности крылось в его сердце. Но жизнь чаще всего лишена нежности. Поль убежден в своем счастье, счастливым достигает берегов Франции, не понимая, что идиллия возможна лишь на Мартинике, в ее неестественно романтическом пейзаже с громадными бабочками, яркими птицами, роскошными цветами и ласкающими бризами. Он забыл, что идея сбежать во Францию принадлежала не ему, а Жюли. Молодой человек сиял, торжествовал, наслаждался открытиями любви не только в сценах с Молли, которые оба исполняли весьма профессионально, завершая их снимавшими напряжение шуточками. Неоднократно в ходе бурных любовных сцен Сара перехватывала направленные на нее взгляды Билла; то и дело колол он ее жестким, расчетливым взглядом, чуждым наивности и простоты, и когда подсаживался, чтобы что-то спросить, а то и просто поболтать. Ему хотелось знать, подвержена ли она его влиянию. Что ж, подвержена. И не она одна. И черная Салли с вечным налетом скептической мудрости, вечно плетущая свои кружева — и не от скуки и не для семьи, а для продажи в весьма дорогом бутике. Салли наблюдала за Биллом Коллинзом с тем же обреченным пожатием плеч и той же усмешкой, какие позволила себе мать Жюли, когда заметила, что ее дочь влюблена в лейтенанта Поля. Салли и Сара обменивались характерными женскими взглядами, оценивающими и одобряющими молодого человека и одновременно критическими. Обе сознавали, насколько целенаправленно и умело он применяет свои чары. Что ж, пусть ему повезет, говорили эти взгляды. Сара заметила такой же обмен взглядами между Молли (вне роли, просто Молли) и Мэри Форд. Слишком, слишком уж его много, говорили эти взгляды.