Наташа Апрелева - У каждого в шкафу

Она немного пошатнулась, но крепкая рука поддержала за плечи, голые плечи, потому что сарафан не предполагает рукавов, такой уж это наряд. « Какого черта я делаю? » — подумал доктор Бережной, а может, и не подумал, просто гладил плечо подрагивающей от возбуждения рукой, плечо отзывалось волною мурашек, и другое плечо тоже отзывалось, а бюстгальтер под темно-звездчатым сарафаном абсолютно отсутствовал, и в мятущуюся грудь доктора Бережного уже упирались набухшие твердые соски. Ее губы были накусаны и расквашены, ее рот призывно полуоткрыт, она жадно облизывала свой палец, она не открывала глаза, она с негромким стоном тихо съезжала по доктору Бережному вниз, как физкультурница по канату, вниз, вниз, и еще вниз, на колени, она совершенно не имела сил стоять. Тут уж доктор Бережной гарантированно ничего не думал, а со стоном предвкушения схватил ее черную голову двумя руками и притянул к себе. Джинсы « Ливайс » , равно как и кожаный ремень, он уже заботливо расстегнул…

— Бля-а-а-а-адь!!! — орет с подоконника белая голова, прерывая кинопросмотр. — Ты заснула, что ли? Решила прикорнуть часок? Картоха горит, блядь! До фига умная, что ли?!

— Что за крик? Что за рев? То не стадо ли коров? — В кухне появляется красавчик Боб. Белая камнем падает с подоконника, прыгает на одной ноге, отсидела, черт, прижимается к нему тяжелой грудью:

— Бобочка, привет! А мы как раз тебе вот картошечки поджарили! С лучком! С чесночком!

— Ага, — соглашается черная голова, энергично перемешивая обугленные кусочки с сырыми, — и вот как МЫ это сделали… берем, значит, МЫ чесночок…

— Какая ты мелочная! — раздраженно говорит белая голова. — Давай теперь считаться, кто сколько картошек, на хрен, почистил…

— Да нет, не будем мы считаться, что мы, нанимались тут считаться? — успокаивает ее черная. — Тем более что ты не почистила ни одной.

Боб улыбается, ему приятна хозяйственная женская возня, дружеская перебранка тоже приятна. Он с удовольствием поужинает в компании девчонок, добавив к предлагаемому меню банку тушенки и склянку со спиртом. Только вот где Таня?

— Не видели мы твою родственницу, — отвечает белая, — вот с утра и не видели. На лекциях вроде она была-а-а… А вот пото-о-ом… Куда-то делась.

— Что-то поплохело ей, — вспоминает черная, — на латыни, она с полпары сбежала, ага. Типа отравилась? Мы пирожные заварные на завтрак доедали, вчера тетка Валька продавала, по пятнадцать копеек, вроде бы они еще живые были. Пирожные.

— Тетка Валька? Продавала? По пятнадцать копеек? Чего это вдруг? — поражается белая голова. — И ты еще сомневаешься? Да она вам туда яду, в блюдечко, насыпала… Крысиного…

Тетка Валька была комендант общежития, особо крупная дама, по определению недолюбливавшая всех гендерных соплеменниц.

— Прикиньте, собственную сестру неделю не вижу! — вслух удивляется Боб, усаживаясь на подоконник, белая присосеживается рядом, руками втягивая недостаточно восстановившуюся отсиженную ногу.

Белая делает пробный заход:

— А что это ты такой скучный, Боб? — хитро спрашивает она. — Давно, что ли, не бухал?

— Да я не скучный, — изумляется и правда совершенно нескучный Боб, — ты чего?

— Боб, — вкрадчиво начинает белая подход с противоположной стороны, — Боб. Вот ты сейчас правильно заметил, что не видишь родную сестру Таню. Неделю. А не кажется ли тебе, Боб, что ты не видишь родную сестру Таню потому, Боб, что ты бухаешь, Боб, как сволочь? Хлещешь как из ведра? Я вот даже забыла, когда тебя трезвым видела!

— Сейчас, — напоминает дружелюбно Боб.

— Сейчас! Сейчас! Достижение! Науки и техники! Да ты с сентября не просыхаешь! Ты утром пьешь! Днем пьешь! А вечером — ты порешь! — Белая голова волнуется и переходит на крик, испуганная однокурсница Капустина спасается бегством, подхватив эмалированную кастрюльку с недоваренной крупой. — Скатертью дорога! — В запале достается и Капустиной. — Да тебе уже лечиться надо, Боб! В ЛТП! Ты просыпаться отказываешься! Я тебя вчера будила, хотела хоть на лабы заставить сходить, ведь все же отрабатывать придется! Я тебе: просыпайся, Бобочка, доброе утречко, просыпайся, солнышко! Открывай глазки, золотце! А ты мне: хуй тебе! И не проснулся.

Черная голова с большим вниманием слушает тоже. Видеть подругу в роли нарколога-любителя интересно.

— А чего это ты так погрустнел, Бобик? Может, все-таки успел по бухлу соскучиться? Наверное, уже час не пьешь?

Белая голова замолкает. Что-то она повторяется. Выдохлась. Мучительно соображает, как получше перейти к доведению до намеченного сексуального помешательства. Опыта у нее маловато, но энергии — хоть отбавляй. Неплохо, кстати, было бы отбавить.