Сэйс Нотебоом - Филип и другие

«У тебя сегодня день рождения?»

«Нет, конечно, тупица, я ведь сказал: я хочу праздновать день рождения. Ты тоже должен сегодня днем прийти и привести с собой всех. Папы нет дома, и ты должен привести всех-всех гостей, потому что на день рождения всегда бывает очень много народу и все приносят разные вещи».

«Кого же мне привести?»

«Твоих друзей, кого ж еще. У тебя ведь есть друзья, и они к тебе приходят, и они такие же старики, как ты».

«Но у меня нет друзей». — Я был в отчаянии.

«Врешь, — крикнул он и топнул ногой. Сейчас он был очень хорош собою, черные глаза его раскрылись широко-широко. — Все ты врешь, у тебя полно друзей».

Дядюшка Александр вздохнул.

— Было очень трудно врать ему, но я сказал, что, может быть, у меня и найдется несколько друзей, но в рабочий день, как сегодня, они заняты и не смогут прийти. Жаль, что ты их не увидишь. Он стал еще красивее от злости и крикнул: «Тогда я получу только один подарок, от тебя!»

«Нет, конечно, нет, — быстро сказал я, — мои друзья, конечно, дадут мне что-то для тебя, раз не смогут прийти сами».

Он наклонил голову набок и сжал губы. «Честно? А чего они мне подарят? Я хочу книги, и чтоб на них было написано, что они для меня».

«Какие книги ты хочешь?» — спросил я.

Он пожал плечами: «Какие книги?.. Не знаю… — Он подумал немного. — Лучше толстые или… э-э-э… немецкие».

«А ты читать умеешь?» — спросил я.

«Да заткнись ты, — ответил он и побежал домой. Но по дороге оглянулся и крикнул: — В полчетвертого!»

«Пока, до полчетвертого!» — отозвался я.

Днем он снял матросский костюмчик. «Он душит и кусается. И потом, ты все равно один пришел. А что у тебя в чемодане?»

«Подарки от моих друзей».

«Много подарков? А то чемодан-то большой, но, наверное, не полный».

Я щелкнул замком. Чемодан был полон книг — тех самых, которые ты видел там, на полке.

Он протянул руки. «Все, — прошептал он, раскачиваясь из стороны в сторону — все. — А потом спросил: — Все?»

Я начал доставать книги и ставить их в ряд.

«Кто дал тебе все это?» — спросил он, и я стал выдумывать друзей, которых у меня никогда не было, и говорить, что они очень огорчились оттого, что не смогли прийти к нему. Тем временем он пересчитывал книги. «Господи, — сказал он, — как много. Но эти семь — по-немецки, — они все одинаковые?»

«Они написаны по-французски, — ответил я, — и вовсе не одинаковые, это разные части одной книги».

«Правда?» — спросил он.

Дядюшка Александр смотрел на меня, словно ожидая, что я что-то скажу. Но я молчал, потому что боялся, что он ничего не расскажет про граммофон. Мы еще помолчали, потом он сказал:

— Вот и все.

— А граммофон? — спросил я.

— Нет, — сказал дядюшка Александр.

Прошло довольно много времени, пока он не заговорил снова:

— Так мы отпраздновали его день рождения. Я сидел в кресле у окна, потому что мне нельзя было ему помогать. Он хотел пересчитать все странички в своих книгах, и он думал, что я могу ошибиться и он не будет знать точного числа. Я смотрел на него, — кажется, он совершенно забыл обо мне, потому что он закусил нижнюю губу и время от времени тихо рычал и стучал ногами по столу. Через месяц дом выставили на продажу, потому что они, его отец и он, возвращались в Индонезию. Я купил дом и, когда они уехали, нашел книги и все остальное в той комнате.

— И граммофон?

— Нет.

— А что с ним сейчас?

— Понятия не имею. — Дядюшка Александр встал и ушел в дом. И притворил за собою двери террасы.

Я прожил у дядюшки Александра два года и многому от него научился, потому что он был стар и много чего знал. А через два года, как-то вечером, я спросил его, можно ли мне поехать во Францию.

В последний вечер перед отъездом я обнаружил, что клавесин исчез из комнаты.

— Где клавесин? — спросил я.

Дядюшка Александр подошел к тому месту, где раньше стоял инструмент.

— Я сильно устаю, когда играю, очень сильно, я стал совсем старым. Ты уезжаешь надолго, и, может быть, мне хочется дожить до твоего возвращения. Спокойной ночи.

На следующее утро я снова нашел рододендроны у своей постели, фиолетовые рододендроны и банкноту в сто гульденов, да, и потом, когда я спустился вниз и прошел через гостиную, торопясь к первому поезду на Бреду, я увидел дядюшку Александра, спящего на диване. Рот его был полуоткрыт, колени согнуты, а одна рука касалась пола.

Снаружи было холодно и туманно, и дом стоял, огромный и уродливый, среди тумана.