Григорий Ряжский - Колония нескучного режима

— А Нора, моя жена? Что с Норой? — вопросом на вопрос ответил Харпер. — Вам что-нибудь о ней известно?

— Известно, что ваша супруга жива и здорова и что она возглавляет известный в Великобритании благотворительный фонд, который так и называется «Harper Foundation». Попутно издаёт газету, под эгидой того же фонда. Пожалуй, это всё.

Джон откинулся на спинку стула и мотнул головой, плохо соображая — то ли он теряет силы, то ли, наоборот, они возвращаются к нему. Но это было то, ради чего он жил. Ради чего выжил. Ради чего стоило жить дальше.

— А девочки? — спросил он вдогонку чуть подрагивающим от волнения голосом. — Они где сейчас? Это известно?

— Они зарегистрированы в Москве по этим адресам, — перед ним положили лист бумаги, — дальнейшие справки сможете навести теперь сами, отныне вы свободный человек. Кстати, вам будет выделено жильё в Москве. Пенсия тоже будет назначена, это сейчас решается. Ну, и выдадим паспорт. А пока поживёте по справке об освобождении. Да, ещё! О вашем возвращении на родину вопрос, естественно, не стоит. Никто вас британцам не выдаст, да и вам туда по понятным причинам въезд закрыт. Это, надеюсь, понятно? Позвоните завтра, в это же время. Телефон на листе.

Харпер словно не услышал последних слов. Его не переставал мучить единственный вопрос.

— Но… всё же… Нора?.. Как же Нора? Моя жена? Как я смогу с ней увидеться?

В ответ ему лишь развели руками:

— Пусть приезжает, милости просим. С нашей стороны препятствий не будет. Остальное вам известно.

Утром на другой день, около десяти, в квартиру Миры Шварц позвонили. Мира Борисовна заканчивала в это время поздний завтрак. По воскресеньям она позволяла себе вставать несколько позже, просматривая накопившиеся газеты, на которые не хватило времени за прошедшие дни. В субботний номер «Учительская газета» поместила передовую статью «Возвращение в достойную жизнь». Речь шла о заслуженном учителе сельской школы, подвергнувшемся несправедливому обвинению в результате доноса сослуживцев и отбывшему длительный срок в лагере, где он не только сумел не потерять себя, а добился того, чтобы ему позволили прочитать заключённым свой собственный «Краткий курс изучения истории КПСС». И вот теперь справедливость восстановлена. Учителю возвращены правительственные награды Родины, местная власть силами подрядной организации участвует в строительстве нового дома для учителя взамен разрушенного войной. Также ему назначена персональная пенсия республиканского значения. Статья заканчивалась оптимистично: «…Комиссия по реабилитации жертв репрессий сталинского периода продолжает свою работу по восстановлению прав незаслуженно пострадавших граждан…»

Мира Борисовна отложила газету и сняла очки. Ей представилось, что она в заключении, в лагере строгого режима. И тоже в результате страшной несправедливости. Она почему-то всё чаще и чаще теперь думала именно о несправедливости, допускаемой людьми, а не о случайности или ошибке, совершаемой ими же. Она лежала и думала о том, что бы она могла сделать для людей, таких же, как она сама, ставших поневоле узниками страшной пятьдесят восьмой статьи. Учила бы жизни? Отстаивала бы принципы ленинизма-сталинизма? Призвала бы к неподчинению и бунту? Смирилась бы и стала ратовать за примерное поведение во искупление своих грехов непосильным лагерным трудом? А может, давала бы тайные уроки немецкого? Смешно звучит… Смешно и страшно. Так и не найдя себе достойного места в этой причудливой траектории, Мира Борисовна отправилась в ванную. Потом села завтракать в столовой, чтобы всё было культурно и не наспех. По обычным дням Параша всегда подавала на кухне, чтобы не затягивать процесс и не роскошничать без особой к тому нужды. Сегодня с самого утра она занемогла. Затемпературила. Ночь не спала. Нос расклеился, но Параша всё равно, как обычно, накрыла в столовой. По-воскресному и никак иначе. Подносила с кухни в комнату, укутавшись потеплей. Мира, видя такое дело, предложила пойти лечь, но та категорически отказалась:

— Как ето лечь? А как жа вы-то? Сами, што ль?

В этот момент и раздался звонок в дверь. Прасковья пошла открывать. Отомкнула замок и обмерла. Потому что сначала увидела глаза. Серо-голубые и внимательные. И добрые. И ещё очень похожие на девкины. На Прискины с Тришкой. Она отступила на шаг. Мужчина, что позвонил в дверь, учтиво поклонился, сдёрнул по лагерной привычке шапку и сказал:

— Я прошу меня простить, я ищу свою дочь. Мне сказали, она может быть по этому адресу, — он протянул Прасковье бумажку с адресом. — Это правильно?