Михаил Нисенбаум - Теплые вещи

Пока Коля горланил песни про пальто и про мистера Жука, я тщетно пытался привести мысли в порядок. «Ты ведь сам хотел ее видеть, ты мечтал о встрече! И томился оттого, что письма еле ходят и неделями нужно ждать не встречи даже – ответа. Так что же ты сходишь с ума и злишься? Оттого, что с тобой не согласовали? Оттого, что ты не сам все устроил? Или дело в том, что за три недели ты успел нарисовать образ, на который Ольга непохожа?»

За окнами стемнело, не хотелось ни чаю, ни песен, ни разговоров. Единственным желанием было поскорее попрощаться и уйти. К таинственным картинам и лисьим снам! К книгам и гуаши! К тяжелым шторам и полукругу света на стене, поросшей сон-травой обойных узоров. Домой!

– Ну что же, – Коля отложил гитару и поднялся с дивана, потягиваясь. – Все хорошее когда-нибудь кончается. Я иду к маме. А вы живите тут в мире и согласии, экономьте электроэнергию. Чистое белье – в шкафу на верхней полке, купальное полотенце в ванной. Одно, но это не страшно, я думаю. Будете вытираться разными концами.

Потом он еще рассказывал, как диван изредка сам собой складывается по ночам, схлопывая спящих, а я в панике пытался придумать, как же выпутаться из этой истории.

– Слушайте, мне надо все же как-то поставить в известность... – промямлил я. – Далеко тут телефонная будка?

– Пойдем, проводишь меня заодно, – предложил Николай.

Шапошная суматоха в прихожей, угрожающие позы наших натягиваемых пальто, Ольгин смех... Если бы этим все и закончилось!

Я вышел первым. Лестница дразнила упущенной свободой – бежать! бежать! Но куда бежать, а главное – от чего? От того, о чем я сам мечтал? От того, чтобы остаться вдвоем с девушкой в пустой квартире – без хозяев, без гостей, без родителей, без единой помехи, с девушкой, которая именно ко мне на встречу и приехала?

Ночь проводила по лицу обжигающе-морозным мехом. Я чувствовал себя кем-то вроде пациента, которого выпустили из страшного кабинета между двумя процедурами.

– Вот баловень! – торжествующе крикнул Коля, выскочив из подъезда. – Везет тебе! С Ольгой... И с друзьями особенно! Расскажешь потом?

– Вряд ли. Это было бы нескромно.

– Нескромностью меня не запугать!

До колик хотелось рассказать ему о моих мучениях. Но приходилось молчать. Во-первых, Коля обидится (это ведь в какой-то мере его подарок), во-вторых, разболтает всем, кто подвернется под руку, включая Ольгу, разумеется. Колины глаза блестели из-под ушанки приязнью и любопытством:

– До обеда можете позволить себе все, на что хватит воображения. А после – только то, что дозволено.

«Не уходи!» – хотелось крикнуть в ответ. «Скажу, что дома меня ждут... что приехала бабушка из Москвы, сегодня последний день, обидится... Нет, плохо. Ольга тоже приехала на день и прямо ко мне. Скотобазис! Ну, скажу, что с собакой надо к ветеринару срочно. Что... Господи, как же это гнусно и омерзительно! Может, объясниться? Рассказать честно все как есть, описать свои чувства... Да ну, так еще хуже. Для чего тогда была переписка, лотосовые крючки и прочие древнекитайские заигрывания? Ведь сам, все сам!»

Снег скрипел под ногами, с одинокого фонаря обваливался сизый свет.

– Хочешь, подожду тебя? – участливо спросил Коля, когда мы подошли к телефонной будке на Энтузиастов. Дверь будки не закрывалась из-за утоптанного снега.

– Нет уж, иди давай. Спасибо за сюрприз. Большое спасибо, я хотел сказать.

– Ну, удачи. Да оснастит тебя купидон, – иногда Коля бывает витиеват, хотя мне ли его упрекать.

Сычиков зашагал в темноту широкими лыжными шагами и через полминуты исчез. Пошарив по карманам, я не нашел двушки и бросил в щель десятчик. Оставалась последняя надежда на то, что дома меня и впрямь кто-нибудь остановит. Но мама весело сказала, что что я могу оставаться «у своего любимого Коли» хоть навсегда, скучать никто не будет.

Похоронным шагом плелся я назад к Колиному дому. Мысли тоже замедлили ход и уже не метались в поисках решения, а просто брели, спотыкаясь, к картине удручающего краха. «Скажу, что звонил домой и... и там все серьезно, так что пусть Оля не сердится, мне нужно срочно...»

Поднимаясь по ступенькам, я заносил ногу плавно, точно цапля, и все репетировал фразу, которая формально лжи не содержала, но тем вернее являлась ложью по существу. Не успел отзвучать последний, третий стук, дверь отворилась. Покрасневшая Ольга стояла в одном сапоге. У ног чернела собранная застегнутая сумка. Была в этой сумке холодная сдержанность и надменная немногословность.