Михаил Нисенбаум - Теплые вещи

Бушка тянула за поводок и приветливо махала хвостом: мол, воображение воображением, а есть еще разные дела, и их надо делать, на то они и дела. Очнувшись, я отправился в сторону беспросветного парка.

Двух недель ждать не пришлось. В следующую пятницу дежурная вызвала меня к телефону, и сквозь треск и похрустывание в трубке послышался далекий Колин голос:

– Мишандр! Завтра в гости придешь?

Когда он звонит из редакции, всегда плохо слышно.

– Приду, конечно. А что случилось?

– Что могло случиться? Каждый день, как подарок под елкой.

– Это у тебя елка. А у меня то березка, то рябинка.

– Чего? Не слышно! – кричал еле различимый голос. – Часа в четыре!..

И повесил трубку. Мы часто заглядывали друг к другу, но никогда не приглашали – мы же были друзьями. Звонок меня удивил. Если бы я не знал Колю, то мог бы подумать, что у него имеется какой-то план.

В субботу мама затеяла вкуснейшие пирожки с картошкой. На кухне было сизо и горячо от запаха пирожков, к которым до обеда не давали прикоснуться. Пирожки лежали в огромной кастрюле, накрытой полотенцами и ватным одеялом, чтобы сохранить первозданное картофельное тепло. Все же удалось выпросить десяток пирожков навынос, благо у мамы по случаю победы ученика на городском смотре было прекрасное настроение. Сунув пакет под пальто, я отправился к Коле.

– Веди себя по-людски, – сказала напоследок Полинка, бесстрашный карапуз. – Не позорь семью.

И ведь как в воду глядела.

На улицах не было ни души, точно все отмечали какой-то всенародный праздник или отсыпались после всенародного праздника. Пакет с пирожками грел бок. Приятно было идти по городу, закутанному в пушистый снег, как неуклюжий детсадовец.

Коля открыл не сразу. Он был в серой водолазке и брюках со стрелками. Наверное, должен был прийти кто-то кроме меня, потому что мои посещения обычно обходились без церемоний. В большой комнате был накрыт стол, на котором стояла одинокая сахарница без крышки и хрустальная салатница, доверху наполненная золотистыми ноликами сушек.

– Кого ждем? Опять платоническое прелюбодейство? – спросил я подозрительно. – Якобы поклонницы якобы таланта?

– А что сразу платоническое? И откуда столько «якобы»? У каждого есть конституционное право на отдых. Ты ведь не против конституции? О! Пирожки!

– Надо бы их подогреть, когда все соберутся.

– Да все уже собрались, – сказал Коля и загадочно поглядел куда-то в угол.

Только сейчас я обратил внимание, что дверь в маленькую комнату прикрыта. Так. Там кто-то есть... Может... Да нет, какая Кохановская... Бред!

– Санька! – громко позвал я, ожидая, что покажется Колина жена.

Дверь молчала.

– Санька на сессии, говорил же, – ухмыльнулся Коля.

Понятно. В спальне притаились Колины девки. Кристина или кто там еще. Ну ладно... Будем петь и веселиться. А зачем они закрылись в спальне? Что они там... Ну Коля! Ну шалун, ну великосветская шкода...

– Николай! – строго заметил я. – Ведь супружеское ложе еще не остыло!

– И да не остынет вовек! – пылко возразил Коля.

– Кто там, неугомонный?

– Скажи «сезам»!

Но не успел я сказать что бы то ни было, как дверь распахнулась, и из спальни выскочила девушка. На голове ее был повязан тюрбан из красного мохерового шарфа, а руками она производила танцевальные жесты в восточном стиле, точно одновременно вкручивала две лампочки на разной высоте. При этом она еще издавала какие-то слабые заунывные звуки, как простуженный муэдзин. Это была Ольга Шканцева.

– Желаю десять тысяч лет благоденствия! Поклон чайной стране, ее чайникам и чаинкам из страны растворимого кофе! – возглашала Ольга, продолжая свой персидский танец. – А также братский привет из страны напитка «Летний» и государства «Тархун».

– Ну как? – торжествовал Коля. – Ты счастлив?

– Кто, я? Еще бы.

Это была чистейшая, дистиллированная неправда. От неожиданности я почувствовал себя в западне. Эти кривляния, открытое осмеяние моей Чайной страны, а главное то, что сейчас Ольга показалась ужасно некрасивой, – во мне дрожало и вспыхивало темными разрядами раздражение, которое надо было всеми силами погасить или хотя бы скрыть.

К счастью, никто ничего не заметил, Коля-Оля резвились беззаботными зверюшками, появился чай, разогрели мамины пирожки, захрустели сушки. Как-то само собой вышло, что Коля оказался в центре, мы обращались к нему, избегая разговаривать напрямую. И не только разговаривать – мне неловко было поднять глаза на Ольгу. Казалось, взгляд на ее губы, на руки, на кофту, под которой комковато топорщился лифчик, выдаст мое неодобрение и обидит ее.