Михаил Нисенбаум - Теплые вещи

Я боялся встретиться со Славой глазами, не хотелось опять слушать его соображения относительно духовного пищеварения или еще какой-нибудь бред. Но Слава, похоже, и сам сегодня не был расположен к откровенному общению.

Вялкина я не увидел. Было уже три минуты четвертого, книжники (и фарисеи) волновались. Но вот дверь отодвинула Родинку, и через секунду люди ввалились в мир знаний. Я хотел снисходительно зайти последним, но воронка сама втянула меня в приветливую теплоту непроветренного помещения.

До сих пор помню сперто-уютный запах нашего книжного, столы и стеллажи, заставленные нераскупаемыми томами партийной классики, Егором Исаевым, Гафуром Гулямом, вторым томом Ярослава Ивашкевича и еще каких-то невнятных писателей из стран народной демократии. Все эти книги составляли как бы привычный пейзаж, любая перемена в котором сулила счастливые находки. Проходя в залы и внимательно оглаживая глазами пестрые обложки и корешки, посетитель пребывал в хищном предчувствии приятных сюрпризов.

В первом зале никто не задерживался: здесь продавали труды классиков марксизма, материалы партийных съездов, монографии по научному коммунизму. Здесь же был отдел подписных изданий, обычно пустующий (с подпиской были связаны свои ухищрения, подвластные только самым опытным и ловким завсегдатаям). Во втором зале, где продавали учебную и детскую литературу, часть толпы отломилась, заметалась между прилавками, отыскивая следы новых поступлений, а потом бросилась догонять тех, кто оказался в третьем зале. Но бросились не все, из чего можно было сделать вывод, что на детских полках кое-что прибавилось.

Последний зал был самым посещаемым и урожайным: здесь были выставлены книги по искусству и художественная литература. Книголюбы, как термиты, облепили три прилавка, где, очевидно, были выложены новые книги. За стеной плащей, пиджаков и курток раздавался тихий угрожающий шорох борьбы.

В самонадеянной уверенности, что мои книги меня все равно дождутся, я свернул к стеллажу с альбомами. Здесь было все как прежде. Творчество Веры Мухиной, альбом, посвященный героям БАМа, каслинское литье, народные уральские промыслы. Все это я видел двести тысяч раз. Для Николая Демьяныча ничего не было. Плохо. Отпросившись с работы, я шел в книжный вроде отчасти ради него, а получалось, что этой частью пренебрег, становясь должником начальника. Вот купи я ему какие-нибудь афоризмы и максимы Людмилы Семеняки, тогда все было бы наоборот.

Вялкина по-прежнему не было и, судя по всему, на сей раз и не ожидалось. Опечаленный, я поплелся к столам, где в беспорядке валялись разворошенные остатки новых поступлений. Неподалеку стояла продавщица Эльвира и неприязненно глядела на схватку покупателей, как на трапезу шакалов и гиен. Подходить к столам во время отоваривания было несолидно и небезопасно. Наиболее осторожные посетители действовали с оглядкой на Эльвиру и старались произвести на нее благоприятное впечатление. Ясное дело, из нового поступления она откладывала по нескольку экземпляров хороших книжек и вполне могла поделиться с теми, кого привечала. Мужчины улыбались и говорили Эльвире комплименты. Женщины справлялись об Эльвирином здоровье и нахваливали Эльвирины наряды. Но таких покупателей было немного. Большинство надеялось только на собственную силу и хватку.

Уже безо всякого интереса я взял в руки сборник стихотворений Плещеева, открыл наугад... Уж тает снег, бегут ручьи, / В окно повеяло весною... / Засвищут скоро соловьи, / И лес оденется листвою!

«Вот новости», – угрюмо подумал я и аккуратно положил книжку на угол стола. Рядом лежал какой-то роман Проскурина, его я и смотреть не стал. С этой секунды стало ясно, что в магазине ужасно душно, мне давно пора быть в мастерской, и вообще не к чему таскаться в книжный каждый день...

Энергичным шагом (мне ж все нипочем!) я отправился к выходу и вдруг увидел, что в детском зале разыгрывается драматическая сценка, ради которой кое-кто из покупателей даже перестал рыскать по полкам и стеллажам. В числе зрителей был и Слава Змеев, который делал вид, что никакой он не зритель, а просто ходит себе по детскому отделу в собственных целях.

– У меня дочке шесть лет, неужели у меня права нет купить ребенку детскую книжку! – говорила высоким голосом молодая женщина с химической завивкой.

– Я уже ее взяла. Мне она нужна не меньше вашего, – отвечала ей Родинка голосом народной певицы Ольги Воронец, прижимая к груди какую-то большую книжку.