Дмитрий Добродеев - Возвращение в Союз

— Сейчас мы зараз справим тризну! — он бормотал, засовывая мне свой крепкий крестьянский шишак.

— Зачем? — хотела я заржать, привлечь внимание политруков к отъявленному факту скотоложества, но было поздно. Егор успел засунуть корневище в бездонну-щель кобылы и с диким присвистом работал взад-вперед, при этом поминая всех святых и мать и прочие дела.

Пропела пуля. Солдат-Егор замолк. Я обернулась вдругорядь: солдат-Егор стоял с дырой во лбу, держа прибор обеими руками. Глаза его были безжизненны. Я увидала, как младенческая его душа голубеньким махорочным дымком скользнула из лева-уха и унеслась на небо.

— Егор! — заржала я в истерике, но тут раздался новый взрыв. Двенадцать ящиков снарядов рванули громоподобно. Кровавыми бифштексами взметнулась я над полями. Один прилип к березке и тихо сполз по дереву. Настала тишина. Изредка прерываемая свистом пуль и уханьем разрывов. А также чириканьем ранних соловьев. На лиепайском плацдарме и в этот день была весна.

— Эй, хлопцы, уберите их! — крикнул я бегущим новобранцам. Но они дружно послали меня на хрен. Судьба павших за свободу и независимость нашей Родины их не интересовала. Махнул рукой и я. Сплюнув в сердцах, я забрался в свой танк, который пыхтел, готовый к бою и смертельной драке.

Экипаж тридцатьчетверки приветствовал меня дружным «ё-маё, явился!». Дал полный газ, и танк, с хрипом перескакивая через окопы и траншеи, помчался в сторону славного города Лиепая.

— Ну что, попиндюхали, хлопцы? — Так точно! — ответили хором танкисты. И мы попиндюхали в логово фашистского зверя.

Наш танк перескакивал с кочки на кочку, выпуская клубы синего дыма… В смотровую щель я видел: сожженные деревни, обугленные нивы, разбитую боетехнику врага и щедро рассыпанные тела безвестных пехотинцев. Чтоб избежать сего тягостного зрелища, свернули на боковую на дорогу.

Пейзаж сменился… Аллея, ровная как стрелка, вела нас прочь от войны. Она была обсажена подстриженными деревцами. По праву руку — озеро, в нем весело плескались выводки невиданных в России уток. По леву руку, на поляне, застыли две косули. При виде нас они не дрогнули, не убежали в лес.

— Ну, ребя, — сказал наводчик Перышкин, — сдается, заехали куда-то не туда. — А ты поменьше пинди, поменьше и получишь, — ответил я ему, нажал на полный газ. Тридцатьчетверка, взревев, рванула дальше. Аллея уперлась в горку, а там, на этой горке, стоял высокий дом готического типа, я бы сказал, однако, немного похожий на замок. Тяжелые, окованные двери, все окна зарешечены, на островерхой башенке — старинный петушок.

— Что делать? — спросил боевых друзей. Мы стали совещаться. — Убьют как пить дать! — сплюнул Газиатуллин. — А ежели нальют вина? — задумчиво промолвил Перышкин. — Ну как, решай, сержант Драченко! — их взоры устремились на меня.

Я призадумался… Действительно, опасность, что в этом логове нас всех подстрелят, отравят иль задушат, — велика, однако переть на этом танке в расположение немецких войск — куда опасней. Там — стопроцентный копец. Порассчитав все за и против, я шлепнул по затвору орудия: «Нехай, идем на вылазку!»

По одному мы вылезли из люка; сжимая ППШ, на цыпочках приблизились к двери, нажали… Дверь приоткрылась, и мы проникли в темный зал… здесь пахло сумрачной, ненашей древесиной, стол с канделябрами, камин. Сквозь древние цветные витражи вливался печальный свет… — Эй, есть здесь кто? — Ни звука, ни ответа.

Стараясь не скрипеть, поднялись на второй этаж. Толкнули прикладом перву-дверь: прекрасная Матильда М. сидела в кресле недвижно, уставив на нас застывшие глаза.

— Ребята, тут смертным духом пахнет, — поежился Газиатуллин, — айда отсюдова! — по узенькой по винтовой спустились мы в подвал.

Решетчатая загородка не поддавалась. Газиатуллин подложил гранату. Мы спрятались. Рвануло. С меня сорвало головной убор. Толкнули загородку, увидели: ряды бутылок. Лежали на боку, покрытые плотнейшей паутиной времени. Ряды зубровиц и сливовиц, коньячно-водочных изделий, шампанских, хереса, амонтильядо…

— Темно, ребята, принеси свечу! — Послушный Газиатуллин сбегал за свечой, поставили на бочку, и я отшиб горло какой-то пузатой сургучно запечатанной бутылке. В желудок мне хлынула пьянящая густая жидкость… заволокла пазы. — Давай, ребята, пей, чтоб всем им сдохнуть!

Пошла работа. Вытаскивали бутыля и прям на месте заливали в глотку. Вбирали в себя моря. Зубровиц и сливовиц, шнапсов, коньяков, амонтильядо, хереса…