— С чего вы взяли? — спросил Ковригин.
— Никто не видел никаких ковров-самолётов. Да и какой дурак летает нынче на коврах-самолётах? Всё время везут в шатёр Оболдуя-Аладдина какие-то ящики, но это не ковры. Взрывчатка. И рожа у этого шейха — точно от террориста. Народоволец какой-то. Вера Засулич. Или ещё страшнее — Вера Фигнер. За день борода чёрная этого шейха разрослась. Бомбист! Потому и стою здесь, чтобы упредить действия злодея. А коза — чувствительная, у неё свои интересы, вот она и вызвалась заступить со мной в дежурство. Завтра же придётся переносить наше заведение от греха подальше. Негоже будет городу ходить в грязной обуви. Переедем в какое-нибудь недоступное варварам место. На Площадь Каменной Бабы, например. И помяните моё слово, у нас через два дня начнётся ковровый бунт. Если будут обнаружены на складах шейха Оболдуя-Аладдина ковры-самолёты, в чём я сомневаюсь, их тут же искрошат на ковровые изделия и украсят ими в своих жилищах стены и полы!
— И станут варварами, — сказал Ковригин.
— Но справедливыми варварами, — не согласился Эсмеральдыч. — Иначе шейх удерёт на каком-нибудь из своих ковров-самолетов в недосягаемые для налоговой полиции места.
— Вы противоречите себе, — сказал Ковригин. — То, по-вашему, никаких самолётов у шейха нет, одна взрывчатка. Но полагаете, удерёт от справедливого гнева на ковре-самолёте.
— Никакого противоречия нет, — проворчал Эсмеральдыч, выплюнул порцию прожеванного, наконец, нюхательного всё же табаку, выругался в устной стилистике сапожников. Спросил:
— Ведь вы куда-то шли?
— В "Лягушки", — сказал Ковригин.
— Вот и идите, куда шли!.. И не боитесь?
— А чего мне бояться! — легкомысленно заявил Ковригин.
— Рисковый вы человек! — воскликнул Эсмеральдыч. — Учёбе не поддаётесь! Сонька! Взгляни на клиента. Учёбе не поддаётся! Не бери с него примеру!
Сонька не только встала, но и подошла к Ковригину и потёрлась бородёнкой о чёрный носок его ботинка.
А Ковригин направился в "Лягушки". Эсмеральдыч с козочкой Сонькой остался в зоне бдительности, Ковригин же заметил приставленный к стволу липы, в трёх метрах от поста сапожника, дворницкий лом, два наточенных топора для рубки ковров, что ли, не лишней была бы тут и мясницкая колода с базара, послужившая элементом декорации на авансцене действа с Мариной Мнишек. Конечно, Эсмеральдычу было не до Ковригина. Но его неприязненное отношение к нему Ковригина удивило.
И в "Лягушках" гарсон-консультант Дантон-Гарик встретил его непривычно холодно. Будто бы даже стыдясь знакомства с Ковригиным, словно бы Ковригин был безобразник, учинивший здесь несколько дней назад дебош с битьём посуды и зеркал, утопивший в фонтане невинную семиклассницу и триумфатором отъехавший на колеснице с золотой упряжью в городской вытрезвитель.
— Что-то и людей у вас сегодня мало, — сказал Ковригин.
— На банкете с пекинскими утками, — разъяснил гарсон. — Может быть, позже привезут сюда китайчонка Сяо, а может, и не привезут. Устроят ему отдельный водоём.
— У вас такое лицо, будто имеете распоряжение не допускать меня в ресторан и его отсеки, — сказал Ковригин.
— Нет, таких распоряжений я не получал. И препятствовать вашему приходу в "Лягушки" не могу. Но вряд ли вам предложат на закуску сосьвинскую селёдку. Она водится не для всех.
— И мсье Жакоба в ресторане нет? — спросил Ковригин.
— Мне не по рангу знать, где мсье Жакоб, — сообщил гарсон. — Но, скорее всего, он занят. Либо на китайском банкете. Либо на устройстве ужина глубокоуважаемого шейха Абдалла-Аладдина.
— Это всё достойные дела, — согласился Ковригин.
— Говорят, с вами вернулась в театр актриса Хмелёва? — осторожно спросил гарсон.
— Не со мной, а с Натальей Борисовной Свиридовой.
— Ну, слава Богу, слава Богу, — пробормотал гарсон и перекрестился.
В зал Тортиллы Ковригин вошёл в сомнениях и напряжении чувств. Вдруг и тут взглянут на него с неодобрением, подозревая в нём скотину-интригана. Но взмахи рук людей, сидевших за столиком возле фонтанов, Ковригина успокоили. Его приветствовали Мамин-Сибиряк, Николай Макарович Захаров и его окружение — барышни Долли и Вера Алексеевна Антонова. Приветствовали и приглашали за свой стол.
С Николаем Макаровичем Ковригин полуобнялся, барышням Долли и Вере гость Синежтура поцеловал руки. По необходимости гостеприимства Николай Макарович не допустил ковыряний Ковригина в меню, а заказал тому опробованные и любимые им (в "Лягушках") блюда и напитки. Ощутив расположение чувств Мамина-Сибиряка к Ковригину, потеплел и гарсон Дантон-Гарик. Одеты Антонова с компанией были празднично, или хотя бы согласно важному протоколу. Возможно, посещали церемонию побратимства.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу