Владимир Орлов - Лягушки

— Я рада Александру Андреевичу, — кивнула Хмелёва.

Была она сегодня в белом ампирном платье (Наташа Ростова на первом балу), приталенном, да что приталенном, подпиравшем (вздымавшем, если вспомнить старые слова) полуобнажённую грудь, возможно, что и в том самом легендарном платье английской принцессы, одетом нынче ради примирения. Или ради послушания.

— Садитесь, — продолжил Острецов, — чуть-чуть закусим (среди закусок была и исключённая из употребления чёрная икра), чуть-чуть выпьем, и я вам задам два-три вопроса и отвечу на ваши недоумения.

— Прежде всего выпьем за здоровье и процветание Елены Михайловны, — сказал Ковригин. — Я нисколько не снимаю с себя вины за происшедшее, но…

— Я не собираюсь в чем-либо укорять вас, Александр Андреевич, — сказал Острецов. — Елена Михайловна рассказала мне сегодня о многом, и я поддерживаю ваш тост.

— Я рад, — сказал Ковригин.

— Вопрос первый, — сказал Острецов. — Нет желания отвечать, не отвечайте. Кто такая Древеснова "откуда она взялась и почему вы поставили на неё?

— Тут сразу три вопроса, — покачал головой Ковригин. — Но будем считать, что один. Древеснова взялась из воздуха. Меня допекли обращениями по поводу какой-то ставки, смысл которой мне не открыт до сих пор. Даже японцы на башне Верещагина пристали ко мне: за кого да за кого? Я в раздражении ляпнул: "На Древеснову!" Какую такую Древеснову? Я и фамилии такой не слышал никогда! А Древеснова взяла и материализовалась. И даже попала в исполнительницы ролей на сцене вашего театра. Позже вспомнил: перед выездом в Синежтур мельком смотрел по ТВ фильм о жизни древесных лягушек. Слово "древесная", видимо, застряло во мне и в Синежтуре преобразовалось в Древеснову. Есть, правда, во мне некое сомнение. Будто бы уже в первый свой день в Синежтуре я видел так называемую Древеснову или девушку, копию Древесновой, в ресторане "Лягушки", в шахматном отсеке.

Острецов быстро встал, почти вскочил, принялся нервно ходить от окна к окну (на стенах логично было бы увидеть работы символистов, но нет, украшением служили четыре полотна с видами Средней России, возможно кисти Киселёва и Клевера).

— Вы уверены в этом? — спросил Острецов.

— У меня хорошая память на лица, — сказал Ковригин и чуть было не добавил: "…и на женские тела", но смог сдержать себя.

— Хорошо, — присел Острецов и поднял рюмку с коньяком: — Чтоб и вам хотелось! Так о чём вы собирались узнать?

— Мелочь, — сказал Ковригин. — Кто такой мсье Жакоб?

Он понимал, что вопросом своим может рассердить хозяина особняка, дерзил, но Острецов отнёсся к его словам устало-спокойно.

— Мсье Жакоб, — сказал Острецов, — выходец из Рязанской губернии, из города Спас-Клепики, тонкая, предприимчивая натура, по профессии — скорняк, имел бизнес в Армавире, вам известен под фамилией Цибульский.

Пожалуй, эти новости удивили и Хмелёву.

— Как я не мог догадаться, что Древеснова происходит из его угла? — горестно произнёс Острецов. — А ведь возникали сомнения, и не только в день вызволения Древесновой из якобы журинских тайников… Да, прозевали мы…

Уточнять, кто прозевал и что прозевали, Ковригин посчитал некорректным. Спросил лишь:

— А кто у кого хозяин хотя бы в ресторане "Лягушки" — мсье Цибульский или тритонолягуш Костик?

— Это мне неведомо, — сказал Острецов. — Затевали расследование, но оно ясности не дало. Да мне и неинтересно знать подробности. Кто и что.

— Однако на флюгере вашей Падающей башни изображён чуть ли не символом города именно то ли дракон, то ли существо, похожее на тритонолягуша Костика.

— И что? — сказал Острецов. — Городские легенды. Их сотни. И они мутны. А сейчас посмотрим, как поведут себя китайчонок Сяо и так называемый Костик.

Видимость дружелюбного общения (или необходимость соблюдения дружелюбного общения) из Острецова улетучивалась, он понимал, что Ковригин ощущал это, и сидел раздражённый, рюмку коньяка поднял, не дожидаясь тоста, Хмелёва замерла рядом в напряжении. Ковригину бы откланяться и удалиться со словами благодарности, но он, удивившись собственной настырности, сказал:

— Мстислав Фёдорович, я убеждён теперь, что вы прекрасно знали, что никакой Хмелёвой в тайниках замка нет, а ваши следопыты уже обнаружили пропавшую девушку в Загорянке. Зачем же вы уговорили меня шляться в подземных и внутристенных ходах? Я думаю, что ради открытия интересующих вас помещений или лабиринтов…

— Вы, Александр Андреевич, ведёте себя неучтиво, — сухо сказал Острецов. — Хотя, наверное, имеете для дерзости основания. Да, после ваших изысканий были сделаны выгодные для меня открытия. Но это мой дом и дом моих предков, и все права на его тайны принадлежат мне. Я предлагал вам вознаграждения, но вы от них отказались, заявив, что поиски человека не требуют вознаграждений. Всё, всё, Елена Михайловна. Александр Андреевич, давайте прекратим на этом наше общение. Лена устала, и некоторые новости её нервируют. Скажу только в вашем присутствии. Я не собирался запирать её в Журинском замке, я бы купил для неё дом в Сан-Тропе или в Беверли-Хиллз, и она вольна была бы играть или сниматься у лучших мастеров театра и кино. И это не блажь Блинова… А теперь предлагаю вам завершить визит. Вы, как я догадываюсь, намерены побывать в ресторане "Лягушки".. Самое время вам туда отправиться.