Владимир Орлов - Лягушки

А игры Костика и Сяо становились откровенно эротическими. Причём радостно-эротическими. И наш Костик был хорош, с коричнево-бурыми и зелёными разводами чешуи, и ихний Сяо, теперь-то тоже наш, Костику не уступал. Его украшали, главным образом — на спине, синие и жёлтые разводы ("Какие сумочки могут из них выйти! — не выдержала Долли). В гибких движениях тела Костика, его хвоста и лап виделась Ковригину пластика брачного танца. Но игры Сяо казались ему более темпераментными и зазывными (Сяо, фыркая, выпрыгивал из воды, возможно, приглашая Костика за ним в человечьи пространства, и у него в эти мгновения будто бы отрастали крылья).

— Интересно, какие у них будут дети? — не могла остановиться Долли.

— Сороконожки, — сказал Ковригин, он уже посчитал лапы Сяо, их было семь.

— Нет, я про другое, — сказала Долли, — китайские или русские?

— Сяо получил российское гражданство, — важно произнес гарсон Дантон-Гарик.

— Надо всё же сходить в шахматный отсек. Отдать должок.

— Еще раз напоминаю вам, Александр Андреевич, — сказал Мамин-Сибиряк, — будьте осмотрительнее. У нас не только воруют медь сверкающую.

— Нет, надо идти, — сказал самому себе Ковригин. — А то застрянешь здесь.

И ведь застрял бы.

Но в это мгновение в зал Тортиллы вошли важные господа — городской Голова Михеев, ресторатор мсье Жакоб, арабский негоциант и владелец небоскрёба (газеты сообщили) в Дубайи, великолепный Абдалла-Аладдин, в разлетающихся белых одеждах, а при них — девушки с опахалами. Общаться с ними у Ковригина не было резона и он бочком-бочком, спиной к шейху, проскользил сквозь свиту градоначальника.

В шахматном отсеке его ждали сюрпризы. То есть никаких видимых изменений в обстановке отсеков и в ходе развлекательно-трудовой деятельности в нём не наблюдалось. Но что-то было и не так. По-прежнему радовали озабоченно-воодушевлённых мужчин девушки для возбуждения, чьи тела прошли кастинг, все, в униформе зелёной кожи во взблёстках и с вырезами разных назначений, танцевали, вертелись у шестов, участвовали в шахбоксинговых и чисто шахматных баталиях на интерес и на раздевание. Но, пожалуй, зрителей сегодня было поменьше, возможно, их отвлекло известие о прибытии китайчонка Сяо. Не хотелось сейчас Ковригину встречаться с Древесновой. Но он почувствовал (не сразу), что в зале Илюмжинова её, слава Богу, нет. Зато за одной из шахматных досок, не имея соперника, сидит Наталья Борисовна Свиридова.

— Садись за мой стол, — сказала Свиридова. — Где это ты шляешься? Мне уже надоело нырять в болота! Я — не кикимора. Побывала ею, и хватит.

— А тебе идёт лягушачья кожа, — сказал Ковригин. — Тем более французская. Хорошо обтягивает формы. Я тебя хочу.

— Вот что, супруг заботливый, — сказала Свиридова, — я понимаю, что тебя привлекало в это заведение. Но сейчас у нас два варианта. Если ты выигрываешь, мы опять отправимся в водоёмы и болота. А я замёрзла. Если выигрываю я, у нас право на восточную баню.

— Ну и выигрывай.

— Должны соблюдаться правила. И теории.

— Я, кроме защиты Нимцовича-Уфимцева никаких теорий не знаю.

— И уловки Фишера не знаешь? — удивилась Свиридова.

— Её-то я тем более не знаю.

— Тогда играй и не выпендривайся.

Победа Свиридовой была признана законооправданной и безоговорочной, никаких сознательных уступок Ковригина выявить не удалось, и им выдали алюминиевые номерки на посещение прогретых камней мраморной бани. Вскоре голова Свиридовой лежала на бедре Ковригина.

— Тебя турнули отсюда, — сказала Свиридова, — и я тебе позавидовала. Турнули бы нас сейчас куда-нибудь. Только не на Алеутские острова. Оттуда не выберешься.

И тут на стене напротив побежали беззвучные, но отчётливые и цветные слова — гирляндами на ёлках: "У вас 15 минут. Собирайте вещи в предбаннике. Гостиничные вещи уже у нас. Выходите через дворовую дверь в ближний переулок. Там будет ждать Алина с мотоциклом. Не раздумывайте. Положение серьёзное". И слова погасли.

— Ты ещё мечтаешь, чтобы нас с тобой турнули? — спросил Ковригин.

— Нет, — сказала Свиридова. — Но опять в холод… Кто такая Алина?

— Потом объясню, — сказал Ковригин.

Утром, в Богословском переулке, Ковригин получил от консьержки Розы пакет-конверт с запиской фа-фа Чибикова, Лёхи.

В пакете было шесть фотографий, хорошего технического качества, известного Ковригину предмета, его боков и прочих фрагментов. Предмет этот был фамильной реликвией Чибиковых — костяной пороховницей. Лёха Чибиков сетовал на то, что никак не мог дозвониться до Ковригина, сам он — в частых командировках, сейчас улетел на Варандей, сестрица его, конечно, не выпустила реликвию из дома, но позволила её сфотофафировать, масштабы снимков даны два к одному, детали видны подробно, он, Чибиков, читает "Записки Лобастова" и понимает, что интересует Ковригина. Но определить, что за воздушный корабль изображён на пороховнице, не берётся. Обращался он и к графологам. В общем, надо встретиться, выпить и поговорить… На полях записки графа Лёхи были выведены сочетания букв — ЙИСАВИЛ и ЯИСОФ.