Этот человек немыслимо глуп и заносчив; а еще — деятелен.
Он без конца рассказывает о своих достижениях. И не слушает, что говорят другие.
Однако он еще и опасен: утверждает, будто известил власти, что вся его маленькая держава — к их услугам».
Но Румковский на все смотрел собственными глазами, и из виденного можно было сделать только один вывод: в отличие от гетто Лицманштадта, в Варшавском гетто царили хаос и произвол. Днем люди, похоже, не работали, а бесцельно слонялись по улицам. Вдоль тротуаров возле опухших от голода матерей длинными рядами сидели и побирались истощенные дети. Из ресторана — здесь еще остались рестораны! — доносился страшный шум и пьяные песни. Контрасты были дичайшими. Румковского проводили в магазин пряностей, переделанный в легочный диспансер. В витрине магазина стояли козлы с положенными на них досками; на этих примитивных койках лежали старики, умиравшие на глазах у прохожих. Председатель зашел в столовую, открытую «Поалей Цион»: люди там сидели и лежали везде, где нашлось место, хлебая бесплатный суп.
Куда бы он ни пришел — везде люди жаловались.
Везде грязь, теснота; отвратительные санитарные условия.
Румковский созвал на устроенную в молельном доме встречу всех евреев, уехавших из Лодзи в начале войны и застрявших здесь под покровительством Абрама Ганцвайха или в лакеях у Чернякова. Речь шла о тысячах лодзинских евреев, старых и молодых — их набилось в зал столько, что многим пришлось стоять.
Председатель откинул крышку своего дорожного сундука и сказал:
— Все, абсолютно все сегодня свидетельствует о том, что европейские евреи смогут жить спокойно только в гетто!..
Сегодня Европа охвачена войной. Но для евреев Европы война не новость. Многие годы темные тучи ползли над нашими селами и городами, и мы свыклись с тем, что отрезаны друг от друга границами и не можем больше передвигаться свободно.
Раньше, если в наших городах царили нужда и нищета, если не было врачей или не хватало лекарств, городские советы решали отправить гонца, чтобы он расспросил людей и узнал, есть ли в ближайшем городе врач, которого можно привести, чтобы он исцелил больных.
СМОТРИТЕ НА МЕНЯ КАК НА ТАКОГО ГОНЦА — я простой еврей, который пришел к вам, моля о помощи (…) Большинство из вас, конечно, слышали рассказы о моем гетто. Злые языки утверждают, что мои евреи добровольно согласились на рабский труд. Что мы надрываемся на непосильной работе, в грязи и беспорядке. Что мы добровольно нарушаем субботний день, что мы с охотой едим нечистую пищу. Что мы унижаемся, чтобы исполнить любой приказ оккупантов.
Те, кто так говорит, не умеют оценить важности труда. Ибо в Пиркей Авот сказано: «НЕ ТЕБЕ ПРЕДСТОИТ ЗАВЕРШИТЬ РАБОТУ, НО ТЫ НЕ ВОЛЕН ОСВОБОДИТЬСЯ ОТ НЕЕ».
Что это значит? Это значит, что работа нужна не только для твоего или моего дохода. Работа делает общество обществом.
Труд не только очищает. Труд еще и защищает.
В моем гетто никто не умирает от голода. Все, кто работает, имеют право на часть того, что можно разделить. Но права влекут за собой и обязанности. Того, кто присваивает, того, кто берет общее ради собственной выгоды, исключают из хевре, и нигде больше ему не найти пищи. Негде ему спать. И некуда ему пойти с мольбой.
Но тот, кто готов работать на благо общества, получает за это плату. Я пришел к вам не как пророк и не как учитель к маленьким детям. Я простой человек. Бог дал мне, как всем прочим людям, две руки. Эти руки я сейчас протягиваю к вам с мольбой — вернитесь назад, в Лицманштадт, и помогите нам построить дом для всех евреев.
Мы с благодарностью примем любую помощь.
Можно просто пожертвовать деньги.
По ночам к нему приходили люди.
Они не хотели слушать рассказы о высоких производственных квотах или об успехах в борьбе с коррупцией и черным рынком. Они хотели, чтобы Румковский рассказал им о родных и близких, оставленных в Лицманштадте, о кварталах, в которых они жили; ночные гости хотели знать, стоят ли еще их дома и живы ли их соседи. И он открывал свой саквояж и раздавал письма и открытки, а чтобы еще лучше «освежить» память гостей, рассказывал о каштанах, которые немцы разрешили посадить на Лютомерской нынешней весной. Будет настоящая авеню. Он рассказывал о детях, которые каждое утро отправляются в школу, о летних лагерях, которые он собирается устроить в Марысине: семнадцать тысяч детей будут дважды в день получать горячее питание; их станут учить идишу, ивриту и еврейской истории специально подготовленные учителя; в его распоряжении имеется оборудованная по последнему слову медицинской техники больница — исключительно для детей. За это детям придется работать — сажать весной овощи. Он рассказывал о коллективных хозяйствах, где сотни kibbutznikim сажают картошку. Картошки каждый год снимают по три урожая.
Читать дальше