Стив Сем-Сандберг - Отдайте мне ваших детей!

Впоследствии в гетто с охотой обсуждали, как хорошо председатель умеет обращаться с детьми. Этот мальчик разозлил немцев, из-за него жизни многих безвинных евреев оказались под угрозой. Никто бы не удивился, если бы председатель предал его суровому наказанию. Но председатель не стал его наказывать. Вместо этого он присел на корточки и взял руки мальчика в свои:

— Если бы ты был моим сыном, Моше Камерштайн, как бы я, по-твоему, поступил?

Явление председателя было таким ошеломляющим, что мальчик уставился в грязные доски пола и только дернул головой.

— Я бы попросил тебя хорошенько подумать о том, что ты натворил, а потом с достоинством принять наказание. Если у тебя это получится, ты снова заслужишь мое уважение.

Он взял мальчика за руку, провел его мимо цепи полицейских, вниз по лестнице и на улицу. Потом они вместе прошли через все гетто. Первым шел председатель, увлеченно жестикулируя (вероятно, он рассказывал одну из своих бесчисленных историй), за ним — мальчик, подволакивая негнущуюся ногу.

На полпути, возле Церковной площади, им попалась телега Меира Кламма. Позже погребальная контора господина Музыка получит в свое распоряжение большие дроги с тридцатью шестью выдвижными ящиками и потайными ячейками для мертвых; но пока у конторы была всего одна телега на один труп; телегу таскала старая кобыла, которую забирали, если в гетто случался недостаток тягловых животных; кобыла была такая тощая, что ребра на боках торчали, как прутья плохо сплетенной корзины. Кобылу эту узнавали с первого взгляда. Она делала один-два шага и останавливалась, после чего следовали еще один-два вымученных шага, и старый Меир, сидевший на козлах, никак не мог заставить ее двигаться живее.

Председатель вырвал у Меира из рук вожжи и спросил, знает ли тот, что власти объявили комендантский час и что за нарушение комендантского часа его могут расстрелять. Меир ответил, что выехал задолго до того, как комендантский час вступил в силу, — и что же он может поделать?

Комендантский час или не комендантский — люди все равно умирают.

Пока продолжался этот обмен репликами, у Моше Камерштайна было море времени, чтобы сбежать. Председатель даже выпустил его руку. Но Моше стоял и не отрываясь смотрел на него. И когда председатель закончил, рука Моше снова нашла его руку, и оба продолжили беседовать об историях председателя.

Так они шли всю дорогу до Красного дома, где мастер допросов из крипо ждал своего «преступника».

Через четыре дня председатель созвал совет старейшин, всех resort-laiter’ов и прочих служащих администрации в Дом культуры. Он начал совещание речью, в которой изложил свои варшавские впечатления:

— Я был в Варшаве. Многие имеют на меня зуб за эту поездку, говоря, что такие поездки стоят нам слишком дорого.

Но я хочу рассказать вам, что я увидел.

В Варшаве ничего не делается для общего блага. Люди предоставлены самим себе. Правители из юденрата Чернякова бессильно смотрят, как деньги кочуют из кармана в карман за спинами врачей, которые пользуют больных. Пользуют они исключительно тех, кто может заплатить за лечение. Еду и лекарство доставляют контрабандисты. Но только богатые способны заплатить столько, сколько за них просят.

Скажу вам, что в варшавском гетто преступность и контрабанда превратились в самую развитую индустрию. В отличие от нашего гетто, в Варшаве контрабанда — единственная эффективно работающая отрасль хозяйства. Труда на благо общества нет и в помине. Только борьба всех против всех.

Так ли мы, евреи, должны вести себя по отношению друг к другу? Неужели вы хотите, чтобы мы, в моем гетто, стали обращаться друг с другом так же? Я не верю, хотя знаю: и у нас есть люди, которые считают, что это решило бы все их проблемы. Хотят, чтобы мы не делили бремя на всех поровну, а каждый был бы сам за себя.

Я скажу вам, к чему это приведет, — не к мимолетному благополучию этих некоторых, но исключительно ко всеобщей анархии.

В отдалении, на помосте, стоял столик, накрытый белой скатертью. На скатерть председатель поставил свой немаленький дорожный сундук. Два человека из Службы порядка встали с обеих сторон, чтобы предотвратить разграбление сундука. Внутри (что председатель подчеркнул особо) не содержалось ничего ценного — только письма, приветы (набросанные на клочках бумаги); фотографии в выцветших рамках; локон в коробочке; кулон на цепочке, амулет.