Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

Член КПСС Марина была вне себя от ужаса и бросилась защищать родную дочь не щадя живота:

— Послушайте, Зоя Петровна, я искренне признательна вам за сигнал, — начала Марина ласково и издалека. — Поступок Веры кажется вам вызывающим? Недостойным поведения советской пионерки?.. — Марина выдержала красивую театральную паузу и пошла в нападение: — Тринадцатилетняя девочка обменялась с десятиклассником, я правильно вас поняла? Она обменяла переливающуюся открытку с котятами на ненужную бумажку в пять долларов? Девочка, которая не имеет представления о словах «валютные операции», совершила, прямо скажем, нетождественный обмен. Глупый, неуместный поступок, согласна. Но почему вы склонны видеть в нем прямо-таки антисоветский заговор? Что именно вы собираетесь обсуждать на педсовете? Обмен открытки на бумажку, которая для советского человека не имеет никакой ценности? Я уже не говорю о том, зачем эта самая бумажка понадобилась десятикласснику, который намного взрослее и умней шестиклассницы.

— Но где девочка берет валюту, вот в чем вопрос?

Вопрос и правда был чрезвычайно интересным, но Марина Львовна не собиралась на него отвечать.

— И сколько у нее еще таких бумажек? — Учительница готова была пойти на попятный, но пока не сдавалась.

— Да вы с ума сошли! Зачем вы делаете из ребенка преступника и валютную спекулянтку? Я уверена, что, кроме этой злосчастной купюры, она долларов и в руках-то никогда не держала. Она и эту, должно быть, нашла на улице. Я вас сдерживать не могу, Зоя Петровна, но только не думаю, что данный детский поступок — это достаточно серьезный вопрос для педсовета.

Порешили на том, что никто ничего никуда не выносит, а Марина Львовна проводит дома беседу с детьми о правильном поведении советского пионера.

Марина Львовна вернулась домой, поймала за косу Верку, схватила первое, что попалось под руки — старый валенок, — и отходила сим валенком дочь пониже спины. Таким нехитрым образом детям Арихиным была объяснена незаконность валютных операций.

Как-то днем Вера сидела за пианино и на слух подбирала мелодию из «Семнадцати мгновений весны». Делала вид, что играет, а на самом деле подслушивала разговор матери с Кирой, которые неосторожно оставили открытой дверь на кухню.

— …целый чемодан этого самого церковного барахла. Они усвистали домой, в Канаду, а я теперь расхлебывай! — чуть не плакала Марина, не видя выхода из ситуации.

— Мариша, ну и что тут особенного? Что такого страшного-то? — не видела криминала Кирочка. — Пойди в церковь да отдай. Тем более что у тебя адрес церкви есть.

— Ага. Их канадский поп познакомился где-то с нашим попом и передал ему «гостинец». Я думала, гостинец — это что-то маленькое, вроде коробки конфет, а это целый чемодан с тряпками. Там огромные отрезы какой-то расшитой золотом парчи и мотки золотой тесьмы, чтобы наш поп сшил себе новое одеяние.

— Ох, Марина, правильно говорить «святой отец», а не поп. А одеяние называется…

— Ой, да какая разница! — досадливо перебивала Марина. — Ну ты представь, как я, член партии, пойду в церковь с чемоданом подарков. Приду и начну всех спрашивать: где мне найти отца Афанасия. Говорят, что в церквях всегда КГБ пасется, за такими вроде меня следит. Я, когда теток в Александро-Невскую лавру водила, чуть со страху не умерла: вдруг кто-нибудь увидит, что я в церковь хожу. Так лавра все-таки как музей, а это просто церквушка в пригороде. Что может привести советского человека в загородную церковь? Ой, что же делать-то?

— Давай я схожу и отнесу, — не выдержала причитаний Кира. — Я пенсионерка, что с меня возьмешь?

— Кирочка, родная, ты не шутишь? Ты правда пойдешь? — обрадовалась Марина. — Не боишься? Вдруг тебя заберут в милицию и спросят, кто такая и зачем принесла?

— Да кто меня спрашивать будет? Кому я нужна? Пришла старуха в церковь. Только я сначала просто так схожу, договорюсь с отцом Афанасием, а потом уже чемодан свезу.

Для неискушенной в делах мирских и религиозных Верки этот предстоящий поход в церковь был настоящим событием, приключением.

— Кира, возьми меня с собой, а? Пожалуйста, что тебе стоит, — ныла она вечером, изнывающая от любопытства.

— Нечего тебе там делать, — резко оборвала нытье Марина. — Опять подслушивала? Мало мне одного похода в школу? Хочешь, чтобы тебя за церковь из пионеров исключили?

Мы уже въезжали в Бремерхафен, а я так и не сомкнула век. Я сидела молча, и глаза мои были полны слез.