Маргарита Зверева - Солнце внутри

Это «и так далее» меня развеселило. Я представил себе какого-нибудь потомка в далеком будущем, в дверь которому стучится Франкенштейн и требует вернуть «вон тот шкаф». Но нотариусу было не до смеха. С неизменно серьезным видом он зачитывал разные казусы, в которые входила потеря этого самого имущества или денег разными способами и соответствующее возмещение. Проигрывание денег в казино, например, каралось меньшим штрафом, чем создание семьи. Чего в принципе и стоило ожидать. Возвращать же пришлось бы в любом случае, так что от меня требовался дельный выбор наследника.

– Наследником наследника не может являться близкий родственник, – поднял нотариус указательный палец вверх. – Категорически исключаются потенциальные жена и дети.

Этот пункт меня все же удивил. Хотя под ровное тараторение нотариуса я быстро понял, что такой ход был более чем логичен. Это завещание словно резюмировало весь тот образ жизни, который так долго внедрял в мое сознание Барон. Оно полностью располагало к безамбициозному гедонизму, за которым я гнался всю свою юность и который чуть было не сломал меня. И сломал бы, если б я не встретил Зою. Стоило мне вспомнить ее имя, как нотариус сделал короткую паузу, кинув на меня молниеносный пытливый взгляд, и продолжил:

– Наследник обязуется немедленно прекратить общение с Зинаидой Максимовной Снегиревой, рожденной…

В ушах моих шумными волнами забила кровь, и голова пошла кругом, но я все же четко расслышал правильную дату рождения и адрес, по которому Зоя была прописана. Мне показалось, что меня сейчас вырвет прямо на шикарный ковер, но я силой воли подавил приступ тошноты и метнул ошарашенный взгляд на Барона.

– …и никогда более не вступать в связи, опасные для сохранности наследия, как материального, так и духовного, – закончил нотариус и отодвинулся от бумаг, так и не поднимая на нас глаз.

Я так и продолжал таращиться на Барона с отвалившейся челюстью.

– Что конкретно тебя так удивляет? – спокойно поинтересовался Барон. – То, что мне ведомы все эти происшествия в твоей жизни? За годы нашего знакомства ты должен был стать умнее…

– Но, – с трудом обрел я дар речи, – вы же перечислили мне деньги…

Барон сипло рассмеялся.

– Ты считаешь, что ты смог обдурить меня своими детскими сказками? – покачал он головой. – Неужели ты и вправду думаешь, что я не обратился бы напрямую в клинику, в которой тебя лечат, и не отправил бы тебя вообще за границу, был бы ты и вправду болен? Ты считаешь, что я достиг всего, чего достиг, путем такой безмерной наивности? Нет, Адам, ты глубоко заблуждаешься…

– Но почему тогда вы дали мне деньги? – искренне не понимал я.

Свитер противно прилип к моей мокрой спине, а щеки полыхали. Барон побарабанил острыми пальцами по подлокотнику.

– Хочешь всю неприглядную правду?

– Хочу! – задохнулся я.

– Потому что я посчитал, что там ее быстрее сживут с этого света, чем в хосписе, – холодно произнес Барон. – И что таким образом ты быстрее снова освободишься от этой несусветной напасти.

Тут даже играющий саму непричастность нотариус пробежался по нему любопытными глазами. Я же просто не знал, куда мне метнуться от невыносимой боли. Как волк, загнанный в клетку, я шарахался о стены своего тела, но никак не мог проломить их, чтобы сбежать из этого кошмара. Мне даже не хотелось ничего переспрашивать, как я это обычно делал. Все было прекрасно понятно. Я не ослышался, и я не спал. Все это происходило на самом деле. Барон посчитал, что Зоя быстрее умрет с лечением, чем без, и поэтому великодушно выдал деньги. С таким же успехом он мог просто расстрелять меня. Потому что теперь я летел в какую-то бездонную пропасть.

Гортанное рычание вырвалось из моего рта, и я уронил лицо в горячие ладони.

У меня не было слез. Были только тиски, сжимающие всего меня все крепче и крепче. Мою грудную клетку, мои руки, мои мозги и мои глаза… В кабинете царила тишина.

В конце концов я встал и, ни на кого не смотря, пошел к двери.

– Адам! – испуганно крикнул Барон и поднялся. – Не делай глупостей!

Я остановился, помедлил и обернулся, держась за косяк.

– Глупостей? – прошептал я. – Глупостей?!

– Глупостей, – уверенно кивнул он. – Твой мозг нетрезв. И ты не оцениваешь правильно то, что лежит на чашах весов. Это пройдет, как болезнь. А другое… Это навсегда. Это не уйдет от тебя. Не бросит. А так ты полностью отдаешься в лапы времени. Словно… – Он горько ухмыльнулся. – Словно и не было этих двадцати лет работы. Ты не такой. Я же знаю! – В голосе его сквозило отчаяние. – Я же знаю!