Юрий Андреев - Республика самбо

— Сколько?

— Четыре шестьдесят, — выдохнул он. Воцарилась гробовая тишина.

Женька злобно крякнул и плюнул в костер.

— А как же ты нам так хорошо все рассчитал, объяснил да сам же навыворот и пустил? Вот полюбуйтесь!

— Боже мой, чего ты кипятишься? — вкрадчиво сказал Сергей. — Проблема отнюдь не новая: взаимоотношения вождя и массы.

— Да бросьте вы, — вмешался Кирилл, — так еще лучше. Подарили бы пустяк, самим бы стыдно было. А теперь придется подналечь на рыбу и ягоды, не пропадем!

— Все ясно, околпачила его продавщица, ей надо план выполнять, она и сбыла этот флакон, — вставил Женька.

— Э, в общем редкостный подарок, — защитил Антона Валька. — Что мы, хуже всех? Я думаю, хм, так: извернемся. Надо будет обмен с пловцами наладить.

— Точно. Не расстраивайся, Антон, — сказал Кирилл. — Давай ешь и ложись.

Все пошли спать, только дежурный, Валентин, остался разогревать чай для Антона. Медленно, с неохотой поглощая кашу, Антон спросил его:

— Ну, Валька, что еще скажешь?

— Хм, черт побери, дело, знаешь ли, такое, что… В общем, я стал о тебе иначе думать.

— Интересно…

— Да я, видишь ли, считал, что ты страшно рассудочный парень, уж очень у тебя все правильно получается, а оказывается, и у тебя порывы бывают. Я, знаешь ли, просто обрадовался.

Антон не отвечал, он сидел обняв колени и смотрел на рдевшие угли.

— Ты что молчишь?

— Я это уже слышал, и не раз… машина, робот, рассудочный. Так вот, я хочу спросить: я что, выгадываю что-нибудь для себя? Карьеру делаю?

Валька задумался. Нет, тут, пожалуй, тепленьким местечком не пахнет. Что же — к звездам?..

— А наверно, так чертовски трудно жить, а? — ответил он вопросом.

— Как так?

— Ну… правильно, все как надо.

— А Кирилл, по-твоему, правильно живет?

— Кирилл? Да, я думаю.

— А может он иначе? Молчание.

— Наверно, нет, — подумав, ответил Валька.

— Значит, ему было бы трудно жить неправильно. Без большой цели.

Валька помолчал.

— Хм, здорово! Понимаю. А у тебя тоже есть большая цель?

— Есть.

— Какая?

Антон долго не отвечал.

— Чтобы все люди были людьми! — наконец с силой произнес он.

Такие, как Антон, раскрываются крайне редко, и Валька почувствовал необычность минуты, хотя и не совсем понял слова Антона. Он уважительно сказал:

— А я-то думал, почему ты с Балтийского завода на философский пошел, а не в кораблестроительный…

— Эй, вы! Ложитесь! — крикнули им.

Они пошли в сарайчик. Тихая ночь опустилась на лес, холм, неподвижное озеро. Все кругом уснуло…

Назавтра после вечерних занятий стали готовиться к празднику. Прежде всего нужно было побриться. Вообще-то склонность к бритью не входила в число добродетелей самбистов. Возможно, дело было в том, что из пятерых ни один не захватил с собой зеркала, и они (конечно, из врожденной деликатности) не решались беспокоить друг друга обременительной просьбой: побрей, дескать. Поэтому сейчас лезвия с треском продирали просеки в густых, первозданных зарослях. Обильно лилась кровь, раздавались горестные стоны, но чего не вытерпишь во имя красоты и культуры!

Через полчаса самбисты преобразились: каждый надел рубаху, заранее выстиранную для торжественного случая. По кругу пустили одеколон, и все по очереди щедро трясли флакон над головой до тех пор, пока лес на километр вокруг не наполнился удушливым запахом красной гвоздики. Полностью приведя себя в цивилизованный вид, чистые и благообразные, самбисты уселись ужинать.

— Слушайте, министры, — сказал Антон. — У нас осталось крупы только на завтра. Днем больше, днем меньше — все равно. А сейчас надо идти надолго, тратить энергию. От нашего скудного творога толку не много. Я предлагаю — дополнительно сварить кашу и поесть хоть раз досыта.

Самбистов не нужно было уговаривать. Вмиг был разведен огонь, и через двадцать минут они уже уписывали без меры и ограничения горячую кашу.

— Ну, братцы, — сказал Сергей, отдуваясь и делая попытку вылезти из-за стола, — мой дух играет, и я готов на любые героические подвиги. Я готов даже оптимистически думать о будущем Пильщикова…

Но Женька на этот раз не ответил, он сидел блаженно развалясь и ковырял палочкой в зубах.

Подходя к дому художественных гимнасток, самбисты услышали шум, хохот, пение. Их появление было встречено громким тушем. От огромного костра навстречу им бросились девушки, окружили, завертели, затормошили, забросали упреками за опоздание. Ухватив под руки, их доставили к костру, прямо к нарядно одетой Лизе, которая сидела в окружении подруг. Антон потихоньку сунул пакет Валентину и вытолкнул его вперед.